И я молча направился к деревне. Он шёл слева от меня. Спустя некоторое время самурай, наблюдающий за мной, моей хромотой и понурой спиной, предложил меня пронести.

– А то ещё загнёшься, не доведя меня до места, – проворчал он.

Отчего-то само собой моя спина выпрямилась, а плечи расправились. Обернулся к нему и тихо сказал:

– Господин, в моём жалком состоянии виноват я сам. С моей стороны будет верхом бесстыдства просить вас тащить меня.

Мужчина удивлённо остановился и заметил:

– А я думал, что ты согласишься. Ты ж едва идёшь. Того и гляди – упадёшь бездыханный.

Опустив голову, робко возразил:

– Если упаду, значит, поделом мне. За мои ошибки полагается отвечать мне самому.

– А если цена твоих ошибок – смерть? – он нахмурился.

Ох, я ж перечу воину!

Ронин долго молчал. Я дерзнул ненадолго взглянуть на него: седовласый мужчина пристально смотрел на меня.

– Готов ответить своей смертью?

Задрожав, кивнул.

– Врёшь, – голос его стал ледяным. – Такой сопляк как ты может быть смелым только тогда, когда его жизни ничего не угрожает. И зверя ты выпустил не только из жалости. Просто у тебя добрый и любящий отец, и ты ждал, что он вступится за тебя. Или же отплатит за твои мучения потом, когда узнает.

Вулкан отчаяния, боли и горечи, зреющий в моей душе едва ли не с самого рождения под гнётом принижения, презрения, насмешек и материнской досады, вдруг прорвался лавой злых, жгучих и громких слов:

– По-вашему, я не смогу решительно принять смерть, если заслужу её? Только то, что я – болезненный, слабый, измученный мальчишка – это уже означает, что от меня не может быть пользы, и на смелость хоть раз в жизни я не способен?!

– А ещё ты несдержан и невежлив, – недовольно припечатал воин. – Жалкий крестьянский мальчишка, ты посмел поднять на меня голос! – и он выхватил длинный меч.

Сегодняшние несчастья подтолкнули меня к опасной и дерзкой выходке. Нет, это просто плотину моей сдержанности прорвало.

Меч взлетел над моей головой…

А папа расстроится из-за моей смерти. И Аса-тян. Может, даже мама?

– Ну, так и будешь молчать? – сурово сказал воин.

Едва слышно пробормотал:

– А мои слова что-то изменят?

– Если ты покажешь мне, как должен вести себя презренный крестьянин, быть может, я пощажу тебя, – спокойно объяснил ронин. – Боги могут отвернуться от меня из-за убийства такого немощного сопляка, поэтому, хоть ты и оскорбил меня, я даю тебе шанс заслужить прощение.

Мне вспомнились папины рассказы о самураях, о том, как они хладнокровно встречали смерть. Тогда, сидя в безопасности и слушая о них, я восхищался их мужеством и безмерно им завидовал. О, они были прекрасны, эти твёрдые бесстрашные верные воины! Ну, сам я их никогда не встречал, тем более, подвигов их не видал, но отец описывал их необыкновенно красиво. Потому я часто мечтал, как вдруг стану воином, смелым, мужественным, непоколебимым в противостояниях с врагами и снисходительным к слабым. Вот так и прошли одиннадцать лет: в напрасных мечтаниях. Никчёмная жизнь жалкого мальчишки. И сейчас, когда я в каком-то оцепенении разглядываю длинное, острое, блестящее лезвие над моей головой, мне своей жизни не жаль. В моей душе только грусть от того, что от меня родным не было никакой пользы. А ещё мне обидно перед самим собой: так и не позволил себе приподняться хоть чуток хотя бы в собственных глазах.

– Щенок, если ты сейчас же не начнёшь просить прощения и пощады, я тебя пополам перережу! – воин говорил, перерубая фразу на куски своим чётким, холодным голосом.

И тут меня осенило, как можно всё исправить. Хотя бы для себя.

Задрожав, поднял голову и решительно встретился взглядом с самураем: