– Ты хотела бы пожить как Робинзон Крузо?

– Да, – ответила. – Но чтобы у меня был Пятница.

– Не верится, чтобы тебя привлекала спокойная жизнь.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел, как ты танцуешь.

– Ни хрена ты не видел. Танцы – это отключка, как побег из тюрьмы, или же – из реальной жизни.

– Она, что, тебе не нравится?

– Не все, конечно, но многое в ней не может нравиться.

– Например?

– Пофилософствуем в другой раз, – ответила. – Лучше скажи, девственник, ты хоть целовался с кем-нибудь?

Я рассмеялся.

– Эта платформа – какая-то исповедальня. То Мераб меня допрашивал, теперь ты.

– Значит, нет?

– Значит, да. Один раз, в девятом классе. Мы покрутили бутылку, и меня поцеловала одноклассница. Признаюсь, что было очень приятно.

– И куда одноклассница делась?

– Вышла замуж.

– Итак, ты жертва безответной любви.

– Я не был в нее влюблен.

– Почему тогда поцелуй запомнил?

– Потому, что другого не было, я же говорил.

– Хочешь, я его повторю?

Я подумал, что ослышался.

– Шутка? – спросил.

– Вовсе нет, – она чуть придвинулась ко мне и на секунду губами коснулась шеи чуть ниже лица. Внутри меня все задрожало. Как я с этой платформы не свалился, ума не приложу.

– Ну, как? – спросила уже она.

– Опять меня точно током ударило. 220 вольт.

Она усмехнулась.

– Поцелуев теперь два. Значит, у тебя есть выбор.

– Да, – согласился, еще не придя в себя. – Выбирать будет нелегко.

– И все же: мой или ее?

– Твой, – сказал, почти уверовав в это. – И хватит меня доставать, расскажи лучше что-нибудь о себе.

– А ты не станешь падать в обморок?

– Постараюсь.

– Я спала с отцом своей лучшей подруги. Ему 38 лет.

– Замолчи, – чуть ли не закричал я. – Пожалуйста, заткнись. Я не хочу это слушать.

– Ты, что, ревнуешь?

– Причем тут ревность. Несешь какую-то чушь.

– Мы же друзья, верно?

– Друзья, – повторил за ней я.

– А что ты мне говорил о дружбе? Два человека, как одно целое. Никаких секретов. Или ты мне врал, трепло!

– Я тебе не врал.

– Тогда, что тебя так удивило?

– Есть вещи, о которых не говорят. Это твое личное, так и держи его при себе.

– Похоже, ты мне не друг! – сказала она.

Встала и спрыгнула с буя вниз головой, притом так, что даже всплеска за этим не последовало, как какая-то нереида. А, вынырнув, где-то метрах в десяти, поплыла дальше великолепным стилем, еще быстрее, чем делал это лучший наш пловец, Мераб. Я смотрел на это, глазам своим не веря, невозможно описать то, что происходило внутри меня. Сначала я на нее обозлился, ибо она соврала про свою водобоязнь и оставила меня в дураках, после, поминая ее поцелуй, во мне вдруг вспыхнула ненависть к незнакомому мужчине, тому, с которым она переспала. Потом стал злиться уже на себя, тупоголового. Меня грызли сомнения, действительно ли она сказала мне правду, или опять водила за нос, дурача, чтобы снова выставить полным идиотом. И в то же время я испытывал неподдельное восхищение по отношению к ней, ибо все, что бы она ни делала, казалось мне самым странным, нелогичным и… правильным.

На берегу, Медея была, наверное, уже с полчаса, прежде чем доплыл туда я. Первым делом подошел к Мерабу, пожаловался:

– Она меня надула, сказала, что боится воды.

Он рассмеялся.

– У нее разряды по плаванью и теннису. Ты не знал, Ромео?

Я лишь развел руками в ответ.

Разыскал ее в роще, рискнув, приблизился и пробормотал:

– Извини, если можешь. Я был неправ. Если мы друзья, я обязан выслушать все, что бы ты мне ни говорила. И я готов. Прости меня.

Она на меня лишь взглянула, так и не ответив ничего.

Этот день в нашей таборной жизни, по-моему, несколько отличался от остальных. Медея лезла на рожон с самого утра, капризничала, придиралась ко всем по разным пустякам, говорила людям то, чего они, безусловно, не заслуживали. Грубила Сократу, когда он корректировал что-то в ее игре, кричала на осветителей, слепивших глаза, доставалось и партнерам по ходу сорванных дублей разных сцен. Скандалила по поводу напутанного ими текста, хотя больше них грешила этим сама. Послала на три буквы Владимира Ильича Ленина вместе с его фотокамерой. Тот ныл до самого вечера, выясняя, с какой стати его туда отправляли, и умолк лишь тогда, когда Гога ему предложил: – Накатай на нее телегу. А Виталик добавил: – В горком…