— Нравится?

— Конечно, вот таким, как ты, сопли вытирать после первого раза и мозги вправлять дурехам.

Снова появляется «Секс на пляже», но теперь женщина смотрит не на меня, а поверх головы, неприязненно морщится.

Хочу обернуться, но Берта останавливает:

— Полиция, они сейчас уйдут.

Не хватало еще загреметь в участок за проституцию, а на мне даже нет трусов.

— Кстати, классная рубашка, дорогая.

— Трофейная.

— Ты мне нравишься. Люблю здоровый цинизм.

— Ты их связная?

Берта громко смеется, обнажая белоснежный ряд зубов, делает глоток коктейля:

— Все мы тут связные.

— Почему ты работаешь на них?

— Деточка, ты как с луны упала, мир — он гораздо сложнее, и тут рука моет руку, слышала такое выражение? Меня прикрывают от местной власти, давая той же власти нужные сведения об интересующих людях. Мои пташки много кого обслуживают, разговорят немого, поднимут мертвого.

— Звучит как девиз. У вас нет профсоюза?

— Все у нас есть, я девочек не обижаю и никому не даю в обиду.

— Почему тогда они не послали профессионалку?

— Это палево, они бы поняли.

— А так я, типа, пришла пианино настраивать? Или продавать кексы от кружка скаутов?

— Ты определенно мне нравишься, оставайся. Устрою тебя шикарно, зуб даю.

А вот мне все это не нравится и не нравилось с самого начала.

Но как же я была счастлива, что меня наняли переводчиком, что я первый раз в жизни могу наконец воспользоваться своим загранпаспортом, который три года пылился в шкафу. Что я могу показать себя как профессионал, как квалифицированный переводчик, но оказалось, что все, кроме Эмиратов, пустышка.

Миронова, конечно, удружила. Сучка. От нее хорошего и ждать не стоило. Подкинула двух «крутых бизнесменов», которые на деле оказались предателями родины. Приехали продавать под видом перспективного проекта какие-то чертежи, схемы, бумаги.

Ими потом тряс перед моим лицом один из двух серых костюмов, орал об измене родине, о политическом преступлении, о том, что за пособничество меня в лучшем случае сгноят на зонах Воркуты.

Кромешный ад.

— Так ты все сделала?

Жучок и зеркальце остались в том номере, как и разорванное платье и стринги. К этому списку можно прибавить мой моральный облик шалавы, которой я все-таки стала, и недостойное приличной девушки поведение, так бы сказал отчим.

Я намеренно не спрашивала, что внутри круглого металлического футляра, знала, мне это не понравится.

— Да.

— Твоя свобода.

Берта скользит по барной стойке белым конвертом, царапает его края красным ногтем.

— А может, останешься? — Она вновь пододвигает конверт к себе. — Я тебе таких клиентов найду, в шоколаде будешь. А можно и на содержание пойти, на примете есть один до неприличия богатый шейх.

— Нет, я уж как-нибудь без шоколада и шейхов.

Выдергиваю конверт из ее цепких лапок, внутри мой паспорт, немного наличных денег, электронный ключ от номера этого отеля и билет на вечерний рейс в Москву.

Сука, так на родину захотелось, в слякоть, грязь, в промозглую серую столицу, в свою студию на Теплом Стане с вечно лающей под окном собакой и соседкой с тремя детьми.

— Зря, ты перспективная.

— Не думаю, что для без пяти минут выпускницы вуза с красным дипломом и знанием трех языков это единственный стоящий вариант.

— Да, у нас язык важен, но в другом месте.

— Смешно.

— Ну, тогда удачи, подруга.

— Служу России, — вырвалось как-то не по-доброму, но как уж смогла.

Кое-как спустившись со стула, медленно иду через холл, благо народу никого, лишь на ресепшене девушка и заселяющийся мужик. В лифте сняла туфли, а когда подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, захотелось заплакать.