Мы вышли в коридор, Иван Дмитриевич сунул в руки отца справку, и, не задерживаясь ни на секунду, повёл меня в другой кабинет. Он словно знал, как мне страшно и неловко перед родителем. Адреналин бешеной лавой струился по венам, сотрясая внутренности.

Я услышала позади шаги и стиснула руку Ивана Дмитриевича.

– Не переживай, Марго, он всё обязательно поймёт.

Слава богу, идти далеко не пришлось, кабинет УЗИ находился на этом же этаже.

– Ложись, оголяй живот и не переживай, – успокаивал меня мужчина, а у самого руки подрагивали, когда выливал холодный гель на мой живот.

В этот момент в кабинет ворвался отец.

– Что это? – раздражённо потряс справкой в воздухе.

Видок у папочки был потрёпанный. До этого всегда собранный и одетый с иголочки, он явно был если не в бешенстве, то на грани.

– Маргарита Павловна, что за игры? Ты почему от меня бегаешь? – и тут его взгляд упал на мой живот, а потом на экран. – Что с тобой? – побледнел отец и схватил за плечо друга. – Что с ней?

– Сам смотри, – ответил крестный и немного отодвинулся от экрана, где плавал мой крохотный малыш. На экране была капелька, но для меня уже самый важный в мире человечек. Мой человечек!

– Как… как это… – отец всматривался в экран. Жмурился, бледнел, краснел и наконец, посмотрел на меня.

– Ты беременна?

Я кивнула, а Иван Дмитриевич подтвердил, мукнув согласие.

– И ты девственница? – он перечитал справку ещё несколько раз, словно не видел строчки.

Я снова кивнула.

– Непорочное зачатие, – снова подтвердил врач и подкатил отцу стул, что оставил по другую сторону от себя. – Да ты сядь, Паш, выпей воды. Не хочется для тебя реаниматолога вызывать.

– И когда ты успела? Постоянно же либо на учёбе, либо дома. Отец кто-то из охраны? – неожиданно спросил он и снова побледнев, опустился на стул. – Или повар?

И бледнеть было отчего, даже инфаркт недолго заработать. Повару шестьдесят лет, он готовит нам только по праздникам. А охрана не моложе сорока лет дяденьки.

– Папа! Я девственница! – возмутилась и хлопнула ладошками по кушетке. Что он вообще обо мне думает?

– Ну да, ещё лучше, – отец смял справку и выбросил в мусорное ведро. – Девке двадцать два года, а она ещё девственница. Где это видано в наше время? Беременная девственница! – воскликнул он и повернулся к врачу, что всё ещё рассматривал как развивается мой малыш. Отец присоединился к другу, придвинув стул ближе.

– Это мой внук? – неожиданно прильнул к экрану. Он не выглядел расстроенным или злым. Он был скорее растерян, но постепенно взгляд его светлел, а на губах расцветала улыбка. – Или внучка? – уже с энтузиазмом спросил он, посмотрев сначала на меня, а потом и на друга.

– Рано говорить, обычно пол видно после двенадцати недель, а у вас только пять-шесть, – усмехнувшись, ответил крёстный и протянул мне салфетку, чтобы вытерла гель. – Ещё через шесть недель сделаем узи и посмотрим, как развивается плод. А пока надо сдать необходимые анализы, встать на учёт и радоваться будущему материнству. Ведь я правильно понял, ребёнка ты оставишь? – крёстный посмотрел на меня, но ответить я не успела.

– Совсем рехнулся, такие вопросы задавать? – отец пихнул друга в плечо. – Это мой внук вообще-то, прояви уважение.

Крёстный засмеялся, снимая перчатки и выстреливая ими в мусорное ведро.

– Вот видишь, Марго, я же сказал, что он всё поймёт.

– А вот тут ошибочка, – возразил отец и повернулся ко мне. – Я, безусловно рад будущему внуку, но вот если ты девственница, скажи, душа моя, как он был зачат?

– А я бы тоже хотел знать, кто отец, – вставил свои пять копеек крестный. – Его анализы нам понадобятся. Да и, кроме этого, мне как акушеру с тридцатилетним стажем очень любопытен твой случай. С непорочным зачатием я не сталкивался на практике, – крёстный придвинул стул поближе к кушетке, где, уже приведя себя в порядок, сидела раскрасневшаяся двадцатидвухлетняя беременная девственница и не знала, как рассказать о чём её просят.