– Да, – согласился Джек, вспомнив свой первый приезд в Париж; город покорил Джека, и в конце концов, спустя много лет, он избрал его своим местом жительства.

– Есть люди, – согласился Деспьер, – которые могут жить полноценно лишь в столицах чужих стран. Я – один из них. Подозреваю, что и ты, Dottore, тоже. Мы – счастливые беглецы.

Он покосился на Делани, настроение которого немного улучшилось за время монолога, произнесенного французом.

– Maestro – человек другого типа. Он – стопроцентный американец. Он постоянно чем-то озабочен и дискомфортно чувствует себя в обществе людей иного склада.

– Чушь, – сказал Делани, однако на лице его появилась улыбка.

– Его реакция весьма характерна, – заметил Деспьер. – Кстати, о городах. Я бы мог быть счастлив в Нью-Йорке. Хотя, на мой взгляд, любой американец, живущий там, уродует свою душу. Нам требуется, – он сделал плавный жест, – смена среды обитания. Город – это университет для подготовленных студентов; полный цикл обучения длится четыре-пять лет. Затем – переезд на новое место и периодические возвращения в старые: это позволит освежать приобретенные ранее знания, а также встречаться с друзьями. В Париже, – сказал он, усмехаясь, – я постигаю искусство комедии, интриги и камуфляжа, а также обретаю умение мириться с чувством безысходности. В Риме изучаю вина, любовь, архитектуру и атеизм. В старости я поселюсь на ферме возле Фраскати, буду потягивать белое вино и каждый раз, чувствуя приближение смерти, приезжать в этот город, чтобы выпить чашечку кофе на пьяцца дель Пополо…

Он удивленно посмотрел на Джека.

– Что случилось, Dottore?

Джек сидел, склонив голову над тарелкой; он прижимал платок к носу и немного покачивался из стороны в сторону. Платок был в крови.

– Ничего страшного. Увидимся завтра. – Он поднялся и поморгал; глаза его видели плохо. Попытался улыбнуться. – Извините. Пожалуй, мне лучше отправиться в отель.

– Я тебя провожу. – Деспьер вскочил на ноги.

– Не надо. Сам доберусь.

Джека тошнило, он боялся, что его вырвет, и двигался неуверенно. Его лицо покрылось испариной, он не ответил обратившемуся к нему старшему официанту. Выйдя из ресторана, он глубоко вдохнул ночной воздух.

«Я же никогда не болею, – испуганно подумал он, – что со мной?» Его охватило предчувствие перемен, холодная волна прокатилась вдоль тела; он испытывал необъяснимую робость, страх. Джек прижался затылком к холодному камню; окружающий мир казался ему призрачным, нереальным; события, слова и люди представлялись Джеку в виде чисел, над ровными колоннами которых непрерывно совершали операции невидимые, бесшумные счетные машины. «Будь я пьян, – подумал Джек, – тогда можно было бы рассчитывать на то, что к утру этот кошмар отступит». Но он выпил лишь полбокала слабого вина. «Где сейчас ударивший меня человек?» «Arrivederci, Roma». Джек вспомнил насмешливый пьяный голос мужчины. Когда тонула «Дория».

Кровь остановилась так же внезапно, как потекла. Прохладный вечерний воздух возвращал Джеку силы. Тошнота и головокружение отступили, остались только усталость и смутный страх; глубоко дыша, он напряг зрение, чтобы убедить себя в том, что сейчас не расстается с любимой на платформе вокзала в дождливый вечер.

Джек зашагал в сторону отеля, принуждая себя переставлять ноги, стараясь не споткнуться о бордюрный камень и не угодить под колеса машины, с трудом решая простейший вопрос – купить ему газету в освещенном киоске или не делать этого.

Он услышал за спиной цокот каблучков, женщина обогнала его. Джек узнал шлюху-немку из бара. Гамбург, вспомнил он, крупные красноватые руки. Он с бесстыдством подумал о том, что могли делать эти руки сегодня вечером. На ногах у женщины были красные туфли. Она шла быстро и казалась Джеку рассерженной; похоже, вечер принес ей разочарование. Еще одно число в столбике.