Кто не в курсе, это место, где лечили больных проказой. Странно, что в маленьком поселке для больных проказой выделили отдельное здание. Остаётся предположить, что либо больных было очень много, либо, что Сосновое, по странному стечению обстоятельств, являлась районным центром по борьбе с этим заболеванием. На моей памяти лепрозорий выглядел, как и вытрезвитель, уже доживающим свой век. Красивое ярко-синее старинное деревянное здание с резными кружевными ставнями давно не красилось и существенно покосилось. За забором буйно рос неухоженный сад. И иногда я видела краем глаза старух-привидений, без носов, в платках и с клюками, выходящих из калитки. Меня завораживали их изуродованные лица, похожие на лики смерти с косой. Но они шли, всегда опустив головы, и мгновенно скрывались за калиткой. Мимо лепрозория мы ходили каждый день в наш вечерний поход за молоком из-под коровы. Увидеть, пусть даже мельком, старуху без носа, единственное, что радовало меня в этом ритуале.

Наша стандартная ежедневная прогулка обязательно включала в себя железнодорожную станцию. Это был, в каком-то смысле, центр Соснового, и нас неизбежно влекла сюда центростремительная сила.

Перед станцией располагалась небольшая площадь, на ней стоял памятник Ильичу с рукой, указывающей направление в светлое будущее, прочь от станции. На руке и кепке вождя всегда густо сидели голуби и другие птицы. Вокруг памятника некогда были клумбы, но цветы там годами не высаживались, и сейчас население использовало их просто как урны и пепельницы. Две скамейки по обе стороны памятника сожгли практически до металла, но на них все равно отдыхали.

Сама станция нас не сильно интересовала. Обшарпанное здание непонятно какого цвета со следами поджогов и нецензурными надписями. Внутри примерно тоже самое, плюс пара окон для продажи билетов, лозунг: «Слава железнодорожникам!» – под потолком, плакат «Первые действия при пожаре» – на стене и общественный туалет без дверей, что в принципе никого не беспокоило, если бы не запах, которые беспрепятственно разносился из туалета в здание станции и далеко за ее пределы.

Однако, мы со странной регулярностью обходили это здание кругом и двигались дальше.

Рядом находился единственный на все Сосновое Универмаг. Его полки всегда пустовали. Иногда, разве что, обнаруживалось детское или хозяйственное мыло, полотенца неопределенного цвета из дерюги, трусы огромного размера, гвозди, пластмассовые мыльницы, черные калоши сорок пятого размера. Смотреть было явно не на что, но мы ежедневно приходили и смотрели. А вдруг.

Кстати, интересно, что любой маломальский центр цивилизации, как то магазин, или станция сразу привлекал к себе пьяных, они липли к стенам и углам и тут же метили территорию.

Дальше на нашем пути располагалась аптека, она сильно пахла лекарствами, хотя лекарств в ней было не так уж и много, явно недостаточно для такого сильного запаха. Находилась она в окружении нежно-зеленых пихт, рядом стояла достаточно приличная скамейка, не ломанная и не обгоревшая, что являлось редкостью. Видимо, аптека внушала трепет, и алкоголики обходили ее стороной.

Около аптеки стоял памятник неизвестному солдату. В единственной клумбе цвели петуньи. Их никто не рвал. Это был почти настоящий скверик, и нам нравилось во время ежедневного обхода проводить тут по-больше времени. Если мне везло, я уносила домой веточку пихты с шишечкой. Они почему-то падали очень редко, и повезло мне, в итоге, считанные разы.

Больше достопримечательностей, до которых можно было запросто дойти до обеда, мы не обнаружили.