Лаван заерзал на мешке с сеном, заменявшем ему седло. Заметив шевелящееся перед мордой светлое пятно, тунику хозяина, оживилась и белая ослица:

«Ну наконец-то, добрались. Тоже мне, размечталась. Подавай ей все и сразу: и стойло удобное, и ясли, полные овса и пахучего сена, и соседа, приятного во всех отношениях. А потом еще и картины, как бегает с ним по просторам, когда никто не мешает. Размечталась! А прогуляться с ношей на спине, да по такой жаре, да по пыльной дороге – слабо́? С утра, как из города вышли, еще ничего было, сносно. После двухдневного отдыха, да по утренней прохладе, да с приятными воспоминаниями – отчего же и не пройтись, размяться. Да и груз невелик. Лия, дочь хозяина, да узлы какие-то. Потом и та сошла, тоже прогуляться захотела. Идти недалеко, не то что дорога от Бер-Шевы в поселок недалеко от Харрана. Тогда чуть ли не месяц добирались. Но ничего, слава нашим ослиным богам, живыми добрались.

Вышли с места стоянки, где обосновались Исаак и Ревека, маленьким караваном – она впереди с Иаковом на спине, рядом ослик со слугой, а за ними три верблюда, нагруженные разным товаром. Слуга недолго с ними был, дня два-три. Потом на стоянке о чем-то поговорили с хозяином, и он обратно повернул. А мы дальше тронулись. Прибились к попутному каравану. Потом он исчез вместе с нашими верблюдами, а я едва спаслась от шакалов, пока хозяин молился. Присоединились к другому. Так вместе с ним и шли, пока однажды ночью не поднялась непонятная суета. Факелы, крики, беготня. Я тоже испугалась. Хозяин подскочил, забрался на спину, начал ногами по бокам колотить. Не больно было, но неприятно. Я и рванула в темноту. Так и бежала, пока не выдохлась. А утром вернулись и увидели пустую истоптанную площадку. Верблюдица в стороне на трех ногах пыталась удержаться и жалобно так посматривала в нашу сторону. Хозяин только руки вверх протягивал, в небо смотрел и причитал что-то. Но с неба ничего не упало. Так он сел, голову руками обнял и начал качаться из стороны в сторону. Я к верблюдице подошла, а у той из ноги кусок деревяшки, стрела, то есть, торчит. Ступить она на все четыре ноги не может, а я в этом деле не помощница. Посидел хозяин, покачался, и пошли мы дальше. Хозяин на мне, а за нами верблюдица хромает на трех ногах. Так за день и дохромали до города. Иаков особо не спешил, все бормотал под нос. Наверное, решал куда податься. Как бы то ни было, после всех злоключений добрались-таки до места.

Раньше, конечно, получше было, попросторней. В стаде повеселей, и побегать можно. Но и тут ничего, нормально. Другая жизнь. Не мы выбираем, нас выбирают. Куда-то я не туда задумалась. Начала о дочери хозяина, а закончила хромой верблюдицей. И что между ними может быть общего? Но что-то ведь есть, если в одну мысль попали. Добрались. Хорошо, что хозяйка по такой жаре пешком рядом шла, а узелок совсем легкий оказался. Сейчас снимут, и можно будет спрятаться от солнца».

Последней в измученной веренице, гуськом входившей в застывший пустой двор, где обычно кипела жизнь, была Лия. После всех приключений в городе, у нее, казалось бы, выдалось несколько часов отдыха и тишины. Но оказалось, что все прелести жизни вместе выпадают очень редко. Даже если и случается так, то в голову лезут непрошенные мысли и воспоминания, а хуже всего, если планы на будущее.

Сейчас таким камешком в сандалии, способном испортить все настроение, оказалось слепящее солнце и жара. Глаза невыносимо болели от отблесков ярких лучей, как ни щурься и не прикрывай их платком. Все тело и лицо горели от нестерпимой жары. Не помогали ни накидки, способные отразить безжалостные лучи, ни обмахивания. Утомительной оказалась дорога домой.