В коридоры телецентра ворвались десантники. Бежавший впереди Барс вдруг обнаружил, что прямо на него наставлена телекамера. Он сообразил, что трансляция штурма идет в прямом эфире. Через секунду тем же прикладом он вышиб из рук оператора камеру и помчался дальше. На защиту родины.

Жизнь в Лондоне Насте определенно нравилась. Она была очень живой и необыкновенной. Не оживленной, а именно живой, совсем не такой, как в Москве ее детства, где было много суеты, но мало жизни. Там люди были словно частями какой-то гигантской машины, постоянно двигались, но не понимали зачем. И остановиться не могли. И эта странная зависимость от неведомой цели, которой приходилось служить, делала людей мрачными или обозленными друг на друга.

Конечно, потом, в Тель-Авиве, все резко изменилось. Живости там было хоть отбавляй, даже больше того. При этом поражало, что, несмотря на весь свой южный темперамент, израильтяне были на редкость терпеливыми, доброжелательными и почти никогда не выглядели раздраженными. Может быть, все дело в жаре?

Впрочем, для нее, московской девочки, главным открытием было море. Что бы ни случилось, всегда можно было выйти на берег, остановиться у самой кромки воды и обо всем забыть. В первое время Настя вместе со своей новой школьной подругой, красавицей Викой Завадовской, почти ежедневно весело выскакивала из автобуса на углу улиц Бен-Иегуда и Алленби и мчалась к берегу моря. И каждый раз это было чудом.

Правда, чем быстрее Настя взрослела, тем меньше ей нравилось в Тель-Авиве. Ей было тесно. Она не понимала, чем будет заниматься дальше, поэтому, несмотря на возражения тети Полины, уехала учиться в Оксфорд.

Очнувшись от воспоминаний, Настя вдруг обнаружила, что к ней на колени запрыгнула белка. Она была такая рыжая, какими бывают только шотландцы. Это уже лондонское чудо. Здесь, в Гайд-парке, даже лебеди безбоязненно выходят из воды и бредут к людям – поговорить. Осторожно спустив белку на землю, Настя поднялась со скамейки, надела на голову мотоциклетный синий шлем и оседлала свой велосипед. Нужно было ехать. Дэвид Стонецкий назначил встречу ровно на 16.00.

Из рекомендательной записки Дэвида Стонецкого:

«…Анастасия Шелепински. 28 лет. Дочь собственного корреспондента газеты «Правда» Ильи Шелепинского, погибшего в 1968 году в Праге во время известных событий. В 1975 году вместе с матерью Софьей Шелепинской эмигрировала из Советского Союза в Израиль. Закончила Оксфорд. Специалист по восточноевропейским странам и истории капитализма. Обладает аналитическим умом и редкостной интуицией. Способна предугадывать направление движения мирового рынка как в целом, так и в отдельных его секторах. Не замужем. Последние восемь лет проживает в Лондоне.

Советник Президента корпорации «Денирс»

Дэвид Стонецкий».

Миновав Трафальгарскую площадь, Настя прибавила скорость, проскочила несколько улиц и через несколько минут стремительно подкатила к высокому офисному зданию, едва не столкнувшись у входа с жирным черным «Мерседесом», лениво заползавшим в пещеру подземной стоянки.

– Доброе утро, – напряженно раскланялся набриолиненный брюнет за стойкой ресепшена. – Вы к кому?

Оглядывая сверкающий белым мрамором холл и размышляя, куда бы пристроить свой огромный шлем, Настя ответила не сразу.

– Так вы к кому? – Настя вызвала явное подозрение у набриолиненного брюнета, потому что в таком виде, на велосипеде, со шлемом в руках, в это здание еще никто не заявлялся.

– К мистеру Стонецкому. К Дэвиду Стонецкому.

– Минуточку. – Парень щелкнул мышкой компьютера, сверился с записями и расплылся в улыбке. – Вы, наверное, мисс Анастасия Шелепински? – спросил он, с трудом выговаривая непривычную для англичанина фамилию. – Пожалуйста, мистер Стонецкий вас ждет.