Я благополучно добралась до Светки и, забрав у нее ключи, села в машину и направилась к Грачевой.

Взглянула на часы, черт, времени в обрез, Грачева, наверное, уже заждалась, непредвиденный визит горюновских хлопцев выбил меня из графика. С обстоятельствами приходится считаться.

Грачева жила на набережной в одной из «сталинок», которые в совдеповские времена представлялись массовому сознанию образцом фешенебельности и лоска. После укатанных солнцем мостовых приятно было оказаться в тихом, прохладном дворике, где вечный запах плесени и жареной картошки вызывал ностальгию по тому времени, когда я, еще подростком, играла с приятелями в казаки-разбойники. Хлопнув дверцей, я поднялась на третий этаж. Дверь квартиры Грачевой имела внушительный вид и своей надежностью выгодно отличалась от дверей соседей. Я позвонила.

– Кто там?

– Иванова.

Лязгнула, по крайней мере, пара замков, прежде чем в проеме я увидела стройный силуэт Грачевой, она была в атласном домашнем кимоно, пояс подчеркивал ее талию.

– Я уж думала, вы не придете, – слегка взволнованным голосом сказала Грачева, однако я сразу же заметила, что она далеко не в тех растрепанных чувствах, в каких я увидела ее в первый раз. Или горе стало утихать, или первый ее визит грешил излишней аффектацией.

Пройдя широким длинным коридором, стены которого были украшены картинами известных тарасовских художников и декоративными керамическими тарелками, я попала в большую комнату с высоким потолком, с которого свисала массивная люстра. Хрустальные подвески, подхваченные воздушной струей из форточки, тонко звеня, напевали почти что «Ах, мой милый Августин…».

Эта люстра вызвала во мне некоторое недоумение, так как соседствовала с мебелью, выдержанной в стиле авангардистских новшеств. Решительные, прямые контуры стола со стеклянной столешницей на тонких металлических ножках в окружении ярко-красного дивана и таких же кресел, винтообразный настольный светильник с галогенной лампой, белые стеллажи с книгами в пестрых обложках – весь этот интерьер с претензией на поп-артовскую асимметричность добавлял к облику хозяйки черты сухой угловатости. Эта комната, отлакированная «евроремонтом», представляла собой странную смесь борделя и медицинского кабинета. Грачева вошла с пластиковым подносом в руках, на котором красовались кофейник, сахарница и пара чашек из цветного французского стекла. Поставив поднос на столик и устроившись в кресле напротив, она вопросительно взглянула на меня.

– Что вы знаете об агентстве Венедиктова? – Я положила сахар в чашку и в упор посмотрела на Грачеву, почти физически ощущая ее внутреннее напряжение.

– «Дартур» начинался как туристическое агентство около пяти лет назад. – Анна достала из пачки тонкую коричневую сигарету и прикурила от дорогой зажигалки, ее длинные пальцы немного дрожали. – Затем прибавился еще модельный бизнес.

– А как модельный бизнес состыковывается с туризмом?

– Девушкам, прошедшим конкурсный отбор, предоставляется работа за границей.

– Вам известно, в каких странах работают девушки?

– Я что-то слышала про Париж, Гамбург, Варшаву, Будапешт.

– А насчет Турции вы ничего не слышали?

– Агентство сотрудничает со многими подобными агентствами в различных странах, может быть, среди них есть и Турция. – Пепел упал на стол, Анна смахнула его рукой в пепельницу и затушила сигарету.

– Венедиктов работает там с самого начала?

– По-моему, да, но точно я не знаю.

– А сколько времени там работал Зайцев?

При упоминании Зайцева Грачева побледнела и, слегка вздрогнув, упавшим голосом произнесла:

– Два года.