– Что ни делается – все к лучшему!

– Ого, какой крутой – ломом подпоясанный! Так ты еще и колдовать умеешь? – впечатлился виконт.

– Немного! – скромно зарделся орк. – Предлагаю посидеть под забором и подождать деда Агафона, чую – он за выпивкой к травнице отправился…

В своеобразной засаде было до ужаса неудобно – мало того что забор здесь вплотную подходил к свежей навозной куче, так еще злющая крапива в полтора человеческих роста нещадно жалила наши босые пятки. Ибо сапоги нам пришлось снять для бесшумности передвижения и для конспирации, ведь местные такую обувь не носили, а чужие следы могли насторожить какого-нибудь деревенского вояку. Поэтому выбора у нас не осталось. А Бальдур – по мнению Зоргана, успевший от скуки повредиться в своем и так невеликом уме, – всерьез решил заняться слежкой за объектом нашего интереса, и отсюда как раз отлично просматривался соседский двор, чему немало способствовала зияющая дырка на месте выбитой когда-то доски. По двору, кстати, сейчас бестолково метался дед Агафон, хитро оглядываясь и бережно, аки кормящая мать единственное дитя, придерживая что-то за пазухой. Наконец сумбурный забег закончился возле крыльца, под которым стояло ведро. Вновь оглядевшись по сторонам и не заметив, по-видимому, ничего подозрительного, Агафон выудил из-под телогрейки, которую носил не снимая в любое время года, внушительных размеров бутыль с плескающейся внутри мутной жидкостью, любовно погладил пузатые стеклянные бока и ловко засунул ее в ведро. Вздохнул с облегчением, потер руки и, крякнув, гордо прошествовал в избу. Мы понимающе переглянулись… В наших головах промелькнула одна и та же мысль, и слов не потребовалось.

– Тот самый самогон? – на всякий случай спросила я.

Орк радостно закивал.

– Готов? – полувопросительно глянул Зорган на Бальдура и, дождавшись его утвердительного кивка, змейкой юркнул в щель между досками забора. Одновременно с этим душераздирающе скрипнула соседская дверь, являя миру встрепанного и нервно вздрагивающего Агафона.

– Стой!.. – панически зашипел орк, в последний момент хватая виконта за ногу. – Даже не дыши!.. – Шепотом предупредив эмпира, парень вновь припал к дырке в заборе. А мне пришлось снова залечь в треклятую крапиву.

Тем временем дед Агафон трясущимися ручонками вызволял бутыль из плена ржавого ведра – видимо, посчитал его недостаточно надежным тайником для такого сокровища. Ведро сопротивлялось, все глубже продвигаясь под крыльцо… Плюнув на все, ценитель крепких спиртных напитков выволок ведро и водрузил его на перильца крыльца. Однако железная утварь не сдалась без боя – перевернувшись, она вдарила Агафона по лбу, а бутыль выпала и голодным коршуном ринулась вниз, к своей бесславной гибели. Мужичок, издав отчаянный хрип, распластался на земле, протянув руки к небесам. Вот в такие любящие объятия бутыль благополучно и опустилась… вернее, грохнулась всем своим немалым весом. Я аж зажмурилась, отчетливо представив себе хруст ломаемых ребер.

– Силен мужик!.. – уважительно прошипело из соседских кабачков, приютивших виконта, и я поняла, что обошлось. Открыв глаза, я с удивлением увидела, как Агафон со слезами радости прижимает к себе чудом спасенную бутыль.

Однако ненадолго воцарившаяся во дворе идиллия была нарушена скрипом распахиваемой во всю ширь двери и зычным, явно привыкшим командовать голосом:

– Агафон! Чтоб тебя, козла безрогого, живо домой!..

В кабачках даже дышать перестали, полностью слившись с окружающей природой. Бальдур непроизвольно отпрянул от забора, не удержался на затекших ногах и шлепнулся прямиком в злорадно зашелестевшую крапиву – точнехонько на меня. Клацнул зубами, выпучив глаза от объятий жгучей ехидины, и, стараясь не шуметь, снова отполз поближе к забору. Ибо оторваться от разворачивающегося во дворе действа было невозможно…