Имя это до такой степени ошеломило почтенного инспектора горных маяков, что он тяжело опустился на стул. Г-жа Лакомб заранее рассчитывала на такой эффект. Довольная произведённым впечатлением, она тоже взяла себе стул и продолжала:

– Да, друг мой! Жорж Лоррис обожает нашу дочь. Я, признаться, давненько уже это замечала. Эстелла в свою очередь тоже его любит.

– Полно, не пригрезилось ли это тебе? С чего ты взяла, что сын Филоксена Лорриса мог посвататься за нашей дочерью? Вспомни только, что они друг другу вовсе не пара. Разве можно сравнивать нас с великим Филоксеном Лоррисом, или же наше скромное состояние с многомиллионными его доходами и…

– Мы действительно небогаты, но кто же виноват в этом, сударь? Притом же к чему распространяться о Филоксене, – великом Филоксене, – знаменитом Филоксене, – головокружительно-колоссальном Филоксене? Эстелла, к счастью, выходит замуж не за него, а за молодого человека, не столь колоссального, но несравненно более привлекательного.

– Но как же насчет приданого? Говорила ли ты ему, что у Эстеллы…

– К чему тут приданое? Кто станет думать о таких мелочах?… Удивляюсь, друг мой, как это у тебя до сих пор мог остаться такой мещанский склад ума!

Прибытие Жоржа Лорриса прервало эту супружескую беседу. Он впервые посетил Лаутербрунненскую станцию. До тех пор молодой человек знал швейцарский домик Лакомбов только по телефоноскопу. Он чувствовал себя слегка взволнованным при мысли, что встретится теперь фактически лицом к лицу с Эстеллой? Что, именно, она ему скажет? Что, если вдруг сердце её не окажется свободным, и она отвергнет предложение? Он всё-таки опасался такого бедственного исхода.

Опасения эти не замедлили рассеяться. Г-жа Лакомб встретила Жоржа до того сочувственно, что он сразу убедился в их несостоятельности. Когда, наконец, появилась Эстелла, смущенная и бледная от волнения, она ответила нежным пожатием руки на немой вопрос, с которым тревожно обратились к ней глаза молодого человека.

Жорж провел в их швейцарском домике восхитительный вечер. Когда часам к одиннадцати ночи он сел в воздушный кабриолет, который должен был отвезти его в Интерлакен, на электро-пневматический поезд, он чувствовал себя в самом восторженном настроении духа. Снопы электрического света, отбрасываемые маяком, озаряли горы фантастическим сиянием, проникавшим во мрак долин. Громадные вершины гор сверкали, словно карбункулы, а ледники казались расплавленными алмазами. Все это сияние представлялось молодому человеку как-бы обещанием светлого будущего, полного беспредельно долгого счастья.

Жерар Лоррис уезжает в 11 вечера

Разумеется, Филоксен Лоррис привскочил от изумления и гнева, когда на другой день утром сын сообщил ему о своем решении и вместе с тем просил родительского благословения. Охваченный бурным приступом красноречия, Филоксен упрекал сына за то, что тот не хотел обождать подходящей невесты. Ведь ему была обещана талантливейшая и образованнейшая девица в мире, – обладающая докторскими дипломами по всевозможным наукам, серьезная, зрелая особа, без малейшей тени легкомыслия и ветрености. Что ему за охота расстраивать все отцовские планы и разрушать все надежды такой нелепой женитьбой?

Борьба атавистических влияний

– Припомни только, Жорж, закон естественного подбора. Закон этот дело нешуточное, а между тем ты позволяешь себе не обращать на него внимания!.. Наука давно уже признала полную разумность многих старинных воззрений и выяснила, что естественный подбор лежал первоначально в основе каждой настоящей аристократии. Даже и в наши ультрадемократические времена пришлось смягчить непреклонность руководящих принципов и преклониться перед могуществом истины… Да, любезнейший сын мой! древние аристократические общества имели полное основание враждебно относиться к неравным бракам.