Вертелась у меня там же еще мысль, не попытаться ли пройти по Аргуну до Воздвиженской, где тогда находился с войсками сам главнокомандующий, и озадачить всех такой сумасбродной смелой выходкой, но Джокола на мой вопрос о таком путешествии решительно отказался, не желая рисковать ни своей, ни моей головой; вся Чечня была тогда на ногах по случаю сосредоточения значительных русских отрядов, все дороги были усеяны партиями, караулами и вообще нельзя было думать пройти туда благополучно.

На другой день, распрощавшись с гостеприимными майстинцами, я пустился в обратный путь. До вершины горы провожали меня толпой с песнями и выстрелами, а Джокола и Тешка пошли со мной до Муцо «отдать визит».

В конце июля оставил я Хевсурию, кружил еще долго по ущельям Арагвы и Иоры в Пшавии, где в то время один за другим совершаются их полуязыческие праздники, и в августе возвратился в Тионеты, отправив тотчас же просьбу об увольнении меня от должности. Вскоре получилось и разрешение на поданную просьбу. Испытав затем еще немало неприятностей и придирок при сдаче нескольких бывших у меня дел и прочего, я, наконец, около половины сентября выехал в Тифлис.

Итак, после четырех с лишним лет я оставлял Тионетский округ навсегда. Грустно было расставаться с местом, где началась моя тревожная кавказская служба и где простые, бесхитростные люди выказывали мне, по-видимому, непритворное уважение и привязанность. Не бесплодно прошли для меня, однако, эти годы. Не говоря о полученных наградах, составлявших небывалое исключение в среде гражданских чиновников, не говоря о личном знакомстве с таким лицом, как князь М. С. Воронцов, и почти со всеми высшими властями в крае, изучением там грузинского языка, ознакомлением с нравами и обычаями туземцев, имеющих во всей Азии много сходного между собой, усвоением всех приемов обхождения с ними, отчасти даже их образа жизни, я положил, так сказать, основание всей своей последующей деятельности, находившей, невзирая на все свое разнообразие, в этом фундаменте свои примеры и заключения. Это была для меня как бы подготовительная школа, и как без нее немыслимо никакое высшее образование, так без моей подготовки в округе не было бы возможно удовлетворительное исполнение позднейших служебных обязанностей. И в отношении физического развития я всем обязан тому времени, 1844–1848 годам. Там я приучился по суткам не оставлять седла, по несколько десятков верст пешком проходить по крутизнам гор, вообще уметь применяться к местным условиям и переносить всякие резкие климатические перемены, всякие труды и лишения, о которых понятие имеют только люди, совершавшие не раз походы в Дагестане и лезгинских горах. И все это впоследствии мне пригодилось, все нашло себе применение и поставило меня на Кавказе в число людей, признававшихся годными для исполнения разнороднейших поручений. Я меньше всего думаю здесь о самохвальстве; я рассказываю о том, что в действительности было и что, вполне в этом уверен, подтвердит всякий из старых сослуживцев моих или вообще знавших меня на Кавказе. Да, впрочем, и качества, мной приобретенные, не составляли чего-нибудь уж очень особенного и не были редким исключением.

К числу воспоминаний о пребывании в Тушинском округе должен еще прибавить знакомство с академиком Броссе, приезжавшим, кажется, в 1846 или 1847 году в Тионеты для изысканий по части грузинских древностей, что составляет его ученую специальность. Мы совершили с ним несколько поездок по окрестным горам, в которых сохранились развалины древних церквей с живописью и надписями на стенах, и вообще провели очень приятно несколько дней. Почтенный академик тоже говорил отчасти по-грузински, но книжным языком и при том с таким акцентом, что жители не могли без улыбки слушать его речи.