В сумерки В. предложил мне отправиться провести вечер у Опочининых. На вопрос мой, кто такие Опочинины, он коротко ответил: «Здешний батарейный командир полковник Опочинин, известный своим гостеприимством, у которого гости никогда не переводятся; жена у него грузинка княжна Орбельяни, вот, кстати, можете по-грузински наболтаться». Отправились. В. по обыкновению был принят с распростертыми объятиями, а на вопрос, что это с вами за горец, ответил: «Чеченец, провожавший меня через горы, хорошо говорит по-русски и даже по-грузински, пожалуйста, обласкайте его». И опять повторилась утренняя мистификация. Сама madame Опочинина, сестра ее Иванова и другая, тогда еще молодая девица Софья Яковлевна (ныне супруга генерал-адъютанта князя Дмитрия Ивановича Святополка-Мирского) обступили меня и закидали вопросами, каким образом я мог выучиться так хорошо говорить по-русски и еще более по-грузински, да притом с таким правильным выговором. Я рассказал им какую-то басню, чуть ли не о пленном офицере русском да о пленной грузинке из Кахетии, у которых выучился говорить и прочее, пока, наконец, В., заметив, что меня оставляли в некотором небрежении, не объявил моего настоящего имени. Изумление бесконечное по поводу грузинского языка и особенно по такому совершенному превращению в чеченца.

Вечер прошел весьма приятно, после хорошего ужина с отборным кахетинским вином заставили меня еще проплясать лезгинку под бубен, что опять вызвало немало удивления. Уже только около полуночи, распрощавшись, мы сели на казачьих лошадей и вернулись в гостиницу спать. С тех пор началось мое знакомство с почтеннейшим, всему Кавказу известным семейством Опочининых…

На другой день утром наши шатильцы, получив еще от В. по несколько рублей, под покровительством весьма довольного Бехо отправились обратно той же дорогой домой, а хахматского хевсура, который особенно нравился В., решено было взять в Тифлис и представить там наместнику с просьбой о награде. В полдень мы на двух курьерских тройках уехали из Владикавказа и довольно поздно, перевалившись через Главный хребет, остановились ночевать в урочище Квишеты у имевшего здесь свое пребывание начальника горского округа полковника князя Авалова, женатого на сестре г-на Золотарева, о котором я рассказывал выше, по случаю совместного посещения начальника главного штаба.

Здесь мое представление состоялось уже без мистификаций, и Авалов, знавший от Золотарева и о моем предположении, и о командировке В., и даже о моих дурных отношениях с камбечи Челокаевым, принял меня весьма дружелюбно и тотчас же заговорил о деле, то есть о дороге через Хевсурию в Чечню и прочем. В. безо всяких обиняков объяснил ему, что находит всю эту затею неудобоисполнимой и едва ли могущей принести какую-нибудь пользу. Князь Авалов, бывший, напротив, совершенно другого мнения, что мне известно было от Золотарева, счел, однако, более благоразумным не только не противоречить сильному человеку, но даже как бы и подтвердить его мнение. Человек он был, положим, не весьма далекий, полуграмотный, но по части «дипломатики» и «умения обращаться с сильными людьми» он сделал бы честь любому придворному; он поспешил перенести разговор на другой предмета, и именно о занимавшем тогда приближенные к князю Воронцову военные сферы вопросе, как и что предпринять для обеспечения Кахетии от набегов лезгин. Я уже упоминал, что вообще тогда была мода на проекты, очень снисходительно принимавшиеся князем и дававшие авторам надежды на особое внимание; по вопросу о защите Кахетии чуть ли не больше всего явилось проектов, да что-то все несостоятельных. Я немало удивился, когда В., не успел Авалов коснуться этого предмета, позвал урядника Астахова и приказал ему достать из чемодана портфель, из которого была вынута изрядного объема тетрадка.