– Пожалуйста! Еще немного! – взмолился Ивар. – Пять минут!

Юноша пожал плечами и отошел.

Ивар сжал виски дрожащими руками. Надо вспомнить. Вспомнить что-то возвышенное напоследок. Ведь Наташа была ангелом. Добрым, мягким, тонким и легкоранимым. Но отчего-то в голову лезли только воспоминания о первой брачной ночи.

Разобранная кровать, а она в белом подвенечном платье.

«Пожалуйста, милый, отвернись… Я разденусь…»

На щечках пунцовый румянец, тонкие пальчики смущенно теребят кружевной воротничок.

Он не совладал с собой. Накинулся, как голодный зверь, рвал белое платье, впивался губами в молодую грудь, оставляя на нежной коже кровавые засосы. Наташа кричала от боли.

От воспоминаний закружилась голова. Ивар застонал и вцепился ногтями в собственное лицо. «Ничтожество! Грубый мужлан!»

На щеках появились кровавые царапины.

Брат жены тихо сказал гробовщикам:

– Закрывайте крышку.

– Нет! – закричал Бедрис. – Подождите! – умоляюще посмотрел на молодого человека, торопливо и бессвязно заговорил:

– Это нельзя! Паша, пойми, она сейчас с нами! Её душа здесь! Она здесь! Она смотрит!

– Ивар, ты бредишь! Ребята, закрывайте!

– Нет! – истерично закричал Бедрис. Вскочил на ноги, оттолкнул работников кладбища, подбежал к гробу и прижался к телу умершей женщины.

«Боже! Как ты прекрасна!»

Он целовал ее мокрое бледное личико. Лоб, губы, нос. Потом стал слизывать языком капли дождя с лица.

– Да уберите вы его! – закричал тесть. – Уберите!

Несколько человек оттащили его от гроба. Застучали молотки. При каждом ударе Ивар вздрагивал.

Он сидел под чахлой березой, раскачивался в безумном трансе и тихо подвывал. Он не смотрел, как гроб на тросах медленно опускают в глубокую яму, как засыпают землей.

На могильном кургане установили железный крест. На нем повесили фотографию миловидной белокурой женщины с большими грустными глазами. Такой он запомнит ее навсегда.

На территорию кладбища въехал полицейский микроавтобус. Остановился. Дверь плавно отъехала в сторону. Два сержанта в серых форменных комбинезонах сноровисто спрыгнули на землю, подняв фонтаны бурой грязи. На груди висели короткоствольные автоматы. Последним микроавтобус покинул высокий плотный человек в черном плаще. Он аккуратно перешагнул лужу, оглядел толпу и уверенно направился к Бедрису.

Остановился в двух шагах, негромко кашлянул.

– Какая отвратительная погода. Дождь, слякоть…

Ивар медленно поднял голову. Скользнул по незнакомцу затуманенным взглядом.

– Кто вы?

Тот сунул ему под нос удостоверение:

– Капитан Никоненко. Уголовный розыск.

На бледных губах Ивара промелькнула улыбка.

– Чем могу помочь, Виктор Павлович?

– О! как! – удивленно хмыкнул полицейский. – В глазах слезы, на лице подавленность от внезапно свалившегося несчастья, а мое имя-отчество моментом срисовали! Удивительный вы человек, господин Бедрис.

– Это профессиональное, – грустно вздохнул Ивар. – Я переводчик. Приходится много читать…

– Я знаю, кто вы, – перебил полицейский. Лицо его вдруг стало озабоченным: – Вы бы встали. Что же вы, Ивар Янисович, на сырой земле сидите? Вымокли до нитки. Ноги мокрые, брюки в грязи. Не ровен час – ревматизм какой-нибудь или радикулит заработаете. А тюремная больничка это ведь не санаторий…

Бедрис медленно поднялся.

– Что вы имеете в виду?

Никоненко взглянул на него с прищуром.

– Только то, что вы – хитрый, ловкий и расчетливый преступник. Все предусмотрели, а об одном забыли. Гляньте на свои руки – они до сих пор в крови.

Ивар взглянул на ладони, и в этот момент капитан ловко защелкнул на его запястьях стальные наручники.

Бедрис дернулся, но Никоненко сжал его плечо сильными пальцами.