Отец Каллахан сражался с наступающей тьмой.

«Старается изобразить ограбление».

Глаза жег пот. Каллахан чувствовал, как сердце выкачивает его кровь на пол. Одна пуля прошила грудь насквозь, справа, и жизнь Каллахана вытекала на белый мрамор. Через полминуты кровавая лужа доползла до лица.

Стрелок распахнул дверь в кабинет Каллахана и принялся обыскивать его письменный стол. Он вытряхивал ящики и просматривал бумаги.

Отец Каллахан чувствовал, как стучит его сердце. «Не отключайся. Шон О’Брайен будет с минуты на минуту. Держись. Просто дыши. Спокойно. Вдох и выдох… дыши».

В рот натекла кровь, кишки бурлили, подпитываемые страхом и адреналином. Отец Каллахан обмакнул палец и начал писать на белом мраморе. Рука тряслась, и он сосредоточенно удерживал палец, не позволяя ему дрожать. По лицу катился пот. Легким не хватало воздуха. Палец медленно двигался по мрамору, оставляя кровавую записку.

Мужчина в кабинете священника заметил свет фар, пробежавший по окну. Он выскочил из кабинета и пробежал мимо отца Каллахана к задней двери, подошвы громко стучали по каменному полу. Мужчина шагнул во тьму, оставив дверь открытой.

Отец Каллахан писал и шептал:

«Отче наш, сущий на небесах… да святится имя Твое… да приидет Царствие Твое… да будет воля Твоя и на земле… как на небе…»

Снаружи ударил гром, свирепый, как разрыв мины. По крыше, будто град, колотил дождь.

«Держись. Пиши!»

Силы исчезали, энергия – жизнь – вытекала сквозь поры. Священник мог только смотреть. Он взглянул на витражные окна, подсвеченные молнией.

«…И прости нам долги наши… как мы прощаем должникам нашим…»

Отец Каллахан ощущал прохладу ночного воздуха, тьма и сырость влетали в открытую дверь и будто призрачными пальцами касались его лица. Мерцали свечи, по всему храму плясали свет и тени.

Ударил гром, церковь тряхнуло у основания.

Отец Каллахан смотрел на витражное окно, за которым в темном небе вспыхивали молнии. В их сиянии он видел лик Христа в витраже.

«…И не введи нас в искушение… но избавь нас от лукавого… Аминь».

Молнии погасли, но мысленный взор отца Каллахана еще несколько секунд удерживал лицо на стекле. А потом образ исчез, будто греза. Указательный палец священника дрогнул и замер.

Капля крови упала с кончика пальца отца Каллахана и разбилась о мрамор.

О’Брайен выруливал на парковку церкви Святого Франциска и думал о том, когда он последний раз был на службе. Через пару месяцев после смерти Шерри.

Он переехал обратно, в центральную Флориду, и пытался восстановить связь с тем окружением, в котором он вырос. Отец Каллахан был частью этого окружения, одним из тех людей. Исключительный человек, который любит беззаветно и живет полной жизнью, Каллахан вплетал свое служение Господу в отношения с людьми. Когда О’Брайен пытался как-то принять смерть жены, отец Каллахан был с ним рядом.

«Самое важное – любить и быть любимым, – припомнил О’Брайен слова священника. – Это в твоем сердце, Шон. Именно это делает тебя хорошим детективом. Справедливость берет начало в добродетельном сердце. И оно никогда тебя не покинет. Таланты уйдут. Даже память может уйти, но сердце останется верным, потому что оно – это ты».

В какой-то момент где-то в водовороте войны в Персидском заливе между подсчетом убитых на улицах, гнусным злом мутноглазых убийц, которых он выслеживал, и смертью жены – где-то там О’Брайен потерял что-то важное. И отец Каллахан старался помочь ему обрести это снова.

«Может, у него и получится», – подумал О’Брайен.

Может, отец Каллахан сидит у себя в кабинете, потягивает ирландский виски и не слышит звонков телефона.