- Ладно, - Света понятливо кивает. Разворачивается спиной.

- Стой, - удерживаю ее за руку. - А там кто пришел?

- Курьер. На вечер продукты подвезли.

- Ладно. 

Она спускается.

Топчусь на месте, выглядываю из-за угла. 

Народ в холле рассосался, все, наверное, пошли к Жанне в зону отдыха, а та, вроде как, ждала чай.

Достаю телефон. Набираю Адама. Прислоняюсь к стене и слушаю механический голос.

Абонент недоступен.

Может, вылетел уже?

Хорошо бы.

А я оденусь сейчас. И поеду в центр гулять. А лучше на работу - сегодня суббота, в ресторане аншлаг, возьму смену. Приеду домой ночью и лягу спать.

А утром, когда проснусь, все они уберутся отсюда нахрен.

Наверху кидаю вещи в сумку. Спускаюсь и оглядываюсь. Из зоны отдыха раздаются смех и голоса - все там.

И гардеробная там рядом, напротив как раз.

Тереблю серёжку в ухе.

Попрошу Галю принести куртку.

Пересекаю холл, иду мимо гостиной и замираю, бросив взгляд на стену.

Мой портрет. Огромный, вместо картины над диваном.

Чертыхаюсь. Бросаю сумку на диван, залезаю на спинку, пытаюсь снять тяжёлую раму. Не будут на меня пялиться эти снобы, пусть лучше думают, что я горничная.

Да.

От усердия тяжело дышу, кое-как снимаю портрет. Покачиваюсь, едва не падаю, прыгаю с дивана и стаскиваю за собой раму.

Волоком тащу портрет по полу на кухню, там кладовая, гости туда точно не сунутся.

Рама со скрипом катится по паркету, кажется, я пол царапаю.

И как громко.

Отдуваясь, вползаю на кухню. Никого нет, негромко работает телевизор, музыкальный канал. Столы заставлены пакетами с продуктами, вперемешку разбросаны упаковки с нарезками и стоят бутылки, бокалы, Галя уже готовила коктейли гостям.

А на часах только обед.

Тащу портрет к кладовой, ногой пинаю дверь.

- Надорвёшься, Диана, - звучит за спиной.

- Яна. Спасибо за заботу. Каин. 

- Авель.

Бросаю взгляд через плечо.

Он подходит ближе, легко толкает дверь кладовки, распахивая.

- Что прячешь? - вырывает у меня раму, поворачивает потртет к себе. Его губы ломает снисходительная улыбка.

Взглядом задерживаюсь на ложбинке над верхней губой и вздыхаю.

Наглые, язвительные мужчины красивы какой-то особенной красотой, обладают своим шармом, а я не понимаю, за что от природы такие дары этим пижонам.

Смуглая кожа, черные волосы, контрастные синие глаза.

Прическа в стиле "гангстерские двадцатые" - высокая, прихваченная лаком стрижка. Он похож на топ-менеджера международного банка, стильный, жёсткий, деловой.

- Неудачное фото, - выносит он вердикт. Ставит портрет лицом к стене. - Ты там как девочка. Милашка. Цветочек. 

- Может, я цветочек и есть, - царапает это слово с его губ, в голосе Адама обычно тепло, а тут насмешка. Я малышка и я цветочек, и пусть его сын не лезет ко мне своим ядовитым языком.

- Серьезно, слушай, - он удерживает меня за руку, разворачивает к себе. - На что ты обижаешься? Людям рты не заткнуть. Тебя трепали и будут трепать. Твой муж, наверное, старше твоего отца, да? Тебе не стыдно?

- За что? - под его пальцами покалывает локоть, отступаю к столу, - я ведь к тебе в постель не заглядываю.

- Загляни, - он усмехается. - Богатых стареющих дам, старше моей матери, ты там не найдешь. 

- Если у вас с отцом отношения не складываются - не надо срываться на мне, - поясницей упираюсь в угол столешницы, смотрю на его рот, как тает слабая улыбка, как губы плотно сжимаются. - И распускать слухи не надо.

- На счет твоего морального облика? - он подходит вплотную, и я отклоняюсь назад. - Так это не слухи. Это правда. Приличные девочки не поют в кабаках. И не высматривают, у кого из клиентов кошелек толще.

- Да что ты..? - вспыхиваю, от обиды готова разреветься. Объяснять ему, что я закончила музыкальную школу и петь люблю, и ресторан, в котором работаю люблю, и никогда не искала, кого бы там охмурить - много чести. Кровь бурлит, хватаю со стола бокал с остатками вина и плещу ему в лицо. - Убирайся отсюда.