Я зашел в автобус и сел на место, которое Лу заботливо заняла для меня. Хотя она, как всегда, улыбалась, было видно, что она не выспалась и совершенно разбита.

– Лу, до поля еще час-полтора ехать. Поспи.

Она забралась с ногами на сидение и положила голову мне на колени. Я гладил ее волосы и думал о том, какая она молодчина. По ее же словам, с ее внешними данными она с легкостью могла бы зарабатывать в Таиланде хорошие деньги, продавая свое прекрасное молодое тело туристам, но вместо этого она отправилась в Корею, чтобы честным трудом кормить себя, престарелую мать и сестренок. Отца у нее не было, и Лу, как старшая из детей, взяла на себя бремя ответственности за семью. Мне было ее жалко, но вместе с тем ее поступок вызывал во мне уважение к ней. Я подумал, что в ней было больше мужества, чем во мне. Я бы никогда целенаправленно не приехал бы в Корею, зная, какая каторга ждет меня здесь. Закрыв глаза, я зарылся в своих воспоминаниях, удивляясь тому, как порой непредсказуемой бывает судьба человека. Ведь совсем недавно я и подумать не мог, что буду нелегалом в стране утренней росы.

**********

Еще каких-то девять месяцев назад я работал преподавателем немецкого языка в одном из алматинских университетов. И чтобы заниматься любимым делом, не беспокоясь о том, на что мне прожить до следующей получки, я в свободное от преподавания время подрабатывал водителем такси. И это не могло не утомлять меня. Преподавание тоже требовало немалых усилий и энергии. Подготовка материала для уроков и проверка домашних заданий в принципе приносили мне такое же удовольствие, как и сам процесс занятий, но эта бесконечная бумажная волокита с табелями успеваемости и календарными планами уроков, эти бессмысленные планерки у декана, на которых что-то действительно важное обсуждалось всего лишь один-два раза за семестр; это вопиюще хамское отношение к преподавателям со стороны муниципалитета – все это душило меня, я с трудом терпел, и меня тошнило от осознания того, в каком унизительном положении находятся представители столь благородной профессии. И только лишь в своих занятиях я находил умиротворение. Мне нравилось общаться со студентами, быть косвенной причиной их духовного и нравственного развития. А еще я любил немецкий язык, к которому проникся еще во втором классе и который изучал на протяжении пятнадцати лет. И, когда мне удавалось заразить кого-нибудь из студентов страстью к языкам, когда я видел распаляющийся огонь в их глазах, мной овладевало эстетическое блаженство, граничащее с профессиональным экстазом. Поэтому я всегда стремился создавать непринужденную обстановку и относился к студентам, как к своим давним приятелям, которые заглянули ко мне в гости. Мы часто обсуждали на немецком разные темы, которые волновали моих студентов: иногда серьезно, а порой и подшучивая друг над другом; вместе выбирали книги для чтения и смотрели фильмы. В общем, все было замечательно, и я забывал на время про возмущение и негодование, в которые я впадал всякий раз после общения с моим руководством. Но, оказалось, что у меня тоже, как и у любого человека, есть определенная грань терпения, за чертой которой я и оказался, стоя на центральной площади в сырое воскресное утро под моросившим сентябрьским дождем – городские власти в очередной раз проводили мероприятие в честь какого-то никому не нужного события. И для создания впечатления массовости, как это было давно заведено, под страхом увольнения собрали всех учителей города. Я стоял в толпе прозябших до мозга костей коллег и от злости, чертыхаясь, мысленно ругался: