Если покаяние русской интеллигенции станет подлинно огненным мистическим очищением, если она вновь не истратит и не погубит себя в подлых раздорах, но объединится в едином порыве к этому покаянию, то пламя его, без сомнения, займется в самых глухих уголках России, религиозным подъемом отзовется во всем христианском мире. Тогда и создадутся, наконец, возможности рафинированному русскому религиозному Ренессансу перерасти в могучее возрождение в Духе и Истине.

Но пока еще не изжит грех России. Это сделает лишь осознанная и добровольно принесенная жертва. Муки отцов и дедов, смерть и страдание миллионов и миллионов замученных русских людей – не были до конца жертвой искупления, потому что в них не всегда было свободное приятие, в них была и бездумная покорность необходимости. Болезнь и смерть есть следствие всякого греха – личного и общественного, они не могут его искупить. Только в огне добровольной жертвы рождается дух свободы, и вольное принятие Креста Господня ознаменует рождение новой России.

В рабстве же и медленном вырождении будем прозябать, доколе не воскликнем: «Сознаем, Господи, нечестие наше, беззаконие отцов наших, ибо согрешили мы пред Тобою». (Иерем. 14,20).

Вестник РСХД. 1970 № 3 (97), с. 4–7.

(под псевдонимом N. N.)

И все твердят льстецы России:

Ты – третий Рим, ты – третий Рим.

Вл. Соловьев.

Духовный и экономический кризис, в котором находится сегодня советская Россия, а также нравственное и политическое банкротство коммунистической системы в целом, заставляют многих все чаще и чаще задумываться над выработкой иного идеала государственной и общественной жизни, нежели идеал коммунистический. Несомненно, что систематическая и детальная разработка этого идеала есть дело будущего, но и сегодня, тем не менее, уже можно говорить о тех общих принципах, которые должны быть положены в его основание. В этом нет ничего искусственного и преждевременного: процесс напряженных поисков более совершенных форм государственной и общественной жизни есть объективный факт, который можно по разному истолковывать, но который нельзя не принимать в расчет.

Эти поиски независимо от мировоззрения и политических взглядов окрашиваются в традиционные для русской мысли славянофильские или западнические тона, которые означают сегодня не столько связь с общественным движением сороковых годов прошлого века, сколько психологическую ориентацию в решении принципиальных вопросов. Не вдаваясь в их подробную характеристику, следует заметить, что противопоставление двух начал – России и Европы, Востока и Запада, – происходящее почти на всех уровнях сознания и культуры, лишь косвенным образом задеваетту основную проблему, от решения которой зависят многие остальные вопросы (вопросы идеологии и тактики будущего движения освобождения или вопросы государственного устройства и культурного возрождения). Эта проблема – проблема русского национального самосознания и в первую очередь той формы его проявления, которая получила название «московского империализма». Это специфически русская проблема: в странах коммунистического лагеря и «союзных республиках» она принципиально разрешима посредством идеи национальной независимости и автономии, идеи, которая легко объединяет как нео-коммунистические, так и антикоммунистические силы. В России же, первой создавшей режим коммунистической диктатуры и с помощью оружия поддерживающей его в других странах, такого рода решение принципиально невозможно.

Сознание русского человека, будь то сознание ортодоксального коммуниста или оппозиционера, до сих пор очаровано гордой проповедью старца Филофея об особом призвании России. Русский человек, если он только способен самостоятельно мыслить, до сих пор мучается вопросом: что такое Россия? в чем смысл ее существования? каково ее назначение и место во Всемирной истории? Не политические и правовые симпатии, а неизжитый еще в русском сознании максимализм и сегодня заставляет ставить дилемму: или все – или ничего, или Россия окончательно погибла – или ее ждет величайшее будущее. Никакой середины.