– Шкатулка была заперта?

– Нет. У меня никогда ничего не пропадало. Мне и в голову не могло прийти, что допустима пропажа. Кроме горничной Дуняши, ко мне никто не входил в комнату.

– Ну, а эту Дуняшу вы спрашивали?

– Конечно. И она ударилась в слезы и призналась…

– Значит, она взяла?

– Нет. Вчера ее подговаривал Кулугин, чтобы она потихоньку взяла у меня медальон и передала ему. Он уверял ее, что это для фанта…

– Для фанта! – поморщился Бессменный. – Хорош фант, нечего сказать!

– Ну, ведь он не мог знать, какой это медальон, а вероятно, что-нибудь придумал, вроде фанта, основываясь на словах графа Феникса за обедом.

– То есть дерзости графа. Это была дерзость с его стороны, и он за нее ответит. Но что же Дуняша дальше сделала?

– Она долго не решалась, но потом рассудила, что такой барин, как Кулугин, не может сделать ничего дурного, и во всяком случае, если он не вернет медальона, она скажет мне обо всем…

– И она полезла в вашу шкатулку?

– Она пробралась ко мне в комнату на рассвете, открыла шкатулку, куда, как она видела, я положила с вечера медальон, но его уже в шкатулке не было. Дуня испугалась и убежала.

– А она не лжет?

– Она со слезами на глазах каялась, да и вообще, если бы она захотела лгать, то не стала бы ничего рассказывать… просто начала бы отнекиваться, что ничего не знает.

– Я встретил Кулугина, когда ехал сегодня к вам, – проговорил Бессменный.

Надя утвердительно кивнула головою.

– Он был здесь. Я знаю это. Он вызвал Луню через лакея. Она пришла ко мне, чтобы спросить, что ей ответить? Я послала сказать ему через лакея, что запретила Дуне брать медальон. Будь медальон у нее – она все-таки передала бы его Кулугину, а тут она все время оставалась в моей комнате, пока был Кулугин, и не пошла к нему. Нет, у нее медальона не имеется; он пропал непостижимым образом.

– А вы знаете? Оказывается, что этот медальон имеет какую-то особенную ценность.

И Бессменный стал рассказывать Наде историю вчерашнего посещения индуса.

Француженка-мадам сидела глубоко в кресле, закинув голову на спинку, и ровно дышала. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спала.

– Боже мой, что же я наделала! – ужаснулась Надя, когда Бессменный кончил свой рассказ.

Она так заволновалась, что он пожалел, зачем усугубил ее беспокойство. Лучше было, пожалуй, ему не рассказывать.

– Ну, полноте! – заговорил он, стараясь утешить ее. – Ну, если даже этот медальон пропал безвозвратно, так что ж такого? Ведь для нас-то его эфемерная цена недорога. Именно эфемерная, потому что мы не знаем, в чем она заключается. Велико горе! А для меня, напротив, это служит предзнаменованием нашего счастья!

– Это каким образом? – удивилась Надя.

– Очень просто. Я сказал вам, чтобы вы вернули мне этот медальон, если разлюбите меня, ну, а теперь он пропал у вас, и, значит, вы не можете никогда вернуть мне его, потому что его нет у вас; значит, вы никогда не разлюбите.

Надя повеселела.

– Так вы на меня не сердитесь? – спросила она.

– Мне сердиться на вас? – воскликнул Бессменный. – За что? Разве вы виноваты в чем-нибудь? Да если бы я даже знал истинную цену этому медальону – и тогда не жалел бы его. Что медальон! Весь мир пропади – лишь бы вы остались у меня, – и я буду счастлив.

Надя не скрывала своей радости.

– Надя, князь, – послышалось в это время сверху, – подите сюда!

Елагин, высунувшись из окна второго этажа, звал их.

– Вы зовете нас? – переспросил Бессменный.

– Да, да, идите сюда, – повторил Елагин, – ко мне в библиотеку, – и он отошел от окна.

– А он знает о пропаже медальона? – показал Бессменный на окно.

Надя сказала, что нет, потому что иначе ей пришлось бы объяснять, что это за медальон и откуда она получила его, а делать это она не хотела, не посоветовавшись с Бессменным.