Безумный порыв героя совершенно внезапно оказался остановлен тенью, возникшей на брусчатке перед ним словно из ниоткуда. Одинокую фигуру Фрэнка в момент объял яркий свет.

Герою в длинном грязном халате на мгновенье показалось, что он словно был сражен короткой автоматной очередью, словно секундой ранее он был расстрелян: беззаботный Эрик лишь решил проверить работу фар, прежде чем заглушить двигатель кабриолета. Фрэнк обернулся. Он не был ослеплен, а лишь мысленно еще раз запечатлел яркую вспышку зажегшихся в один миг огней, навивающих полузабытые образы. Свет мощных прожекторов, что прорезали ночной полумрак у передней линии окопов.

– Старина, что-то стряслось? Помоги мне вытолкать машину из гаража, или мы никогда не сможем прокатиться на этой красотке по городу, – обратился к напарнику Хартман с темноватой бутылкой с коньяком в руках, вырвав героя из пелены воспоминаний, настигших его в самый неподходящий момент.

– Конечно, – не без усилия ответил Фрэнк. – Просто о чем-то задумался.

Элегантные фары над скругленными крыльями автомобиля уже потухли, а из-под длинного капота не вырывалось ни звука.

Напарники освободились от грязных халатов и уже в своих привычных одеждах осторожно выкатили кабриолет из мастерской. Эрик закрыл ворота гаража изнутри на засов и вышел через двери, его излюбленный напиток – мутный коньяк с привкусом топленой горечи, что так не нравился Фрэнку, уже лежал в бардачке.

– Не подумай, что я забыл про твои слова, отпущенные в адрес коньяка из довоенных запасов, – произнес вдруг рыжеволосый Хартман и вытащил из кармана своего светлого пальто бутылку с розовым сахаром, этикетка уже успела отклеиться.

Фрэнк, на чьем лице уже расплылась благодарная улыбка, сидя на месте водителя, еще раз своим взглядом отыскал окно на втором этаже дома напротив, после чего заверил напарника:

– Предпочитаю эльфийский суррогат малоприятному напитку, разбавленному на всех этапах перевозки внутрь периметра.

Пассажир вновь оставил комментарий героя без внимания, вместо чего приложился к коньяку.

– Всего на несколько часов прикоснуться к роскоши, – не без сожаления признался Хартман, обычно он не любил говорить о прошлом, словно боялся взглянуть на себя настоящего. – Кажется, я уже начал забывать прежнюю жизнь, тогда мы ведь были соседями.

Фрэнк, выкрутив белоснежный руль вправо и тяжело выдохнув, ответил:

– Так уж устроена человеческая память: раньше я тосковал по тем счастливым денькам, когда еще на мир не снизошел белый туман, теперь привык к нынешней жизни, а прошлой будто и не было вовсе, или она случилась не со мной.

Кабриолет неспешно выкатился из переулка к узкой улочке, водителю казалось, словно он в этот миг всецело ощущал машину, каждую ее деталь изнутри, чувствовал каждый оборот двигателя, точно продолжение собственного тела.

– Ведь тогда мы бы могли позволить себе купить подобные вещицы, – заметил тоскливый Эрик, затертая шляпа смешно лежала на длинных локонах его рыжих волос, будто бы за прошедшие с конца света двенадцать лет он ничуть не изменился.

Хартман был намного младше Фрэнка, хотя сейчас это было почти незаметным: война и повсеместная нищета старила людей. В прошлой жизни двадцатидвухлетний Эрик, будучи студентом именитого университета, в котором преподавал Фрэнк, проживал в соседнем с ним доме. В следующий раз они встретились в Париже, окруженным периметром и колючей проволокой, повзрослевший Хартман пригласил соотечественника на работу в купленную в кредит мастерскую с условием делить все поровну.

Приятный ветерок тормошил волосы пассажиров.