Выбор Фаренгейта, как и в прежние вечера, был во многом связан с тем, что Елисейские поля, на фонарных столбах которых реяли флаги пятой республики, не была перегорожена колючей проволокой и блокпостами, словно из уважения к истории этого знаменательного места, пусть даже очень многие позабыли, чем некогда был Париж.

Герой бесцельно брел по тротуару, минуя ухоженные фасады каменных домов с крошечными балкончиками и железными крышами, первые этажи которых, занятые предпочтительно бесчисленными бутиками, были полны сияющих витрин. Фрэнк, проходя здесь каждый раз, не мог скрыть своего удивления изобилием самых разных одежд, словно после конца света горожане в первую очередь озаботились своим внешним видом.

Затерявшийся среди фигур прохожих Фаренгейт, чье внимание внезапно привлекла красная полоска ткани в одной из витрин сказочного магазина, констатировал:

– Даже после конца света Париж остался законодателем мод, хотя ему попросту больше не с кем конкурировать.

Герой остановился, пристально рассматривая стильный галстук на шее безликого манекена, сильно смахивающего на волчий, словно из-за стекла на Фрэнка глядела точная копия Большого Больцмана, в поддельном образе которого даже был запечатлен полузвериный оскал.

– Неужели магазин изначально ориентировался на таких, как наш влиятельный заказчик? – не сразу усомнился собственным домыслам Фаренгейт, поспешив войти внутрь помещения. – Будто бы повадки из их прежней жизни сильно отражались на их положении в человеческом обществе.

Безлюдные интерьеры крошечного бутика встретили посетителя приглушенной довоенной музыкой и больничным лоском, показавшимся герою, привыкшему к послевоенной разрухе, несколько излишним, однако он не смел возражать убедительной аккуратности владельца. Треск захлопнувшихся за спиной Фрэнка стеклянных дверей заставил преклонного возраста, но все еще красивую женщину появиться в зале.

– Чего пожелает мсье? – сразу после формальных слов приветствия произнесла продавец, ее деловитость и легкая небрежность в разговоре с посетителем выдавал в ней владелицу магазина или скорее подтверждал предположение Фаренгейта о своем малопредставительном внешнем виде.

– Галстук, – просто выговорил Фрэнк, не считая должным скрывать очевидное, и после непродолжительной паузы, вызванной секундным замешательством обоих, указал на манекен. – Вот этот.

Незнакомка легко прошагала к витрине, пока за стеклом с шумом мощных двигателей пронеслась очередная колонна бронемашин периметральной гвардии, и нехотя призналась:

– Обычно меня просят подсказать, но вы без труда определили, что вам нужно.

– Конечно, стесненные в средствах редко позволяют распыляться на предметы гардероба в погоне за модой.

Фаренгейт на мгновенье даже удивился собственной непринужденности, будто бы на него, привыкшего к розовому сахару, так повлияло довоенное вино, и он вдруг обратился к полузабытой науке нежности и слов, которой, как ему казалось, некогда владел в совершенстве.

– Пятьдесят нумлонов, – огласила цену женщина и, увидев заготовленные посетителем монеты, к его удивлению отступила. – Хотя с вас я возьму только сорок.

– И чем же вызвана такая избирательность?

– Не все же наряжать животных с паспортами, – уклонилась от ответа владелица и без лишних слов вызвалась обвить шею Фрэнка аксессуаром, любезно перетянув ткань вокруг чистого ворота с такой легкостью, словно ей приходилось повторять эту операцию несколько сотен раз.

– Моя благодарность вам, – перед расставанием обратился к владелице Фаренгейт, чей привычный образ в элегантном зеркале преобразился лишь от одной новой детали.