Хотя языковое, культурное и экономическое пространства этноса полностью почти никогда не совпадают, всегда есть зона, где такое совпадение – реальность, и где находится его устойчивое жизненное ядро. Такое ядро обладает огромной силой притяжения. Занятая им часть этнической территории воспринимается народным сознанием как колыбель нации. Оказавшиеся от него оторванными группы продолжают видеть в нем прежде всего свою историческую родину. В конечном счете, когда значительные культурные, социальные и экономические перемены происходят в этом ядре, они постепенно, как круги по воде, охватывают все части этноса.

Привычка делать акцент на противоположности классовых, и прежде всего классовых экономических, интересов мешала в полной мере оценить значение факторов, которые цементировали общество, объединяя людей. Та же привычка заставляла забывать, что, в конечном счете, любой способ производства не только раскалывает общество на классы, но и цементирует общество, соединяя эти классы в некую органическую целостность на базе чувства солидарности. По мнению И. В. Сталина, буржуазии принадлежит главенствующая роль в сплочении этноса, в разрушении разделяющих его внутренних перегородок, и это представление отвечает марксистскому видению буржуазии как ведущей силы экономического развития. Однако односторонность этого подхода явственна. Этнические общности складывались задолго до появления капитализма на мировой арене, и их судьбы не зависят напрямую от его будущности.

Правда, капитализм дает мощный импульс этнической культуре, этническому самосознанию, благоприятствуя превращению этноса из образования, закрытого разнообразным контактам с другими народами, в образование открытое. Процесс гуманизации общественного сознания, его развития в сторону большей этнической терпимости, несмотря на многочисленные и временами страшные по своим последствиям сбои, приобретает небывалый размах.

Сталин не поставил вопрос о существовании различных типов нации, различных типов этноса. Возможно, в его глазах он имел второстепенное значение, отодвигался на второй план необходимостью решения более общей задачи – определения того, какие внешние признаки отличают нацию. Но, очевидно, эта общая задача не может быть решена без первой. В то же время существует прямая связь между положением личности в обществе и типом этноса, к которому эта личность принадлежит. Интересно отметить, что ни Сталин, ни большинство его оппонентов не принимали во внимание этот аспект национального развития.

О зависимости, существующей между степенью развития личности и состоянием этноса, красноречиво свидетельствует, в частности, советский опыт. Конечно, жизненный путь каждого человека индивидуален, и все же было несколько особенностей советской действительности, оказывавших единообразное воздействие на миллионы людей. Скажем, рабочий, которого официальная идеология провозглашала хозяином страны, на самом деле был почти полностью отстранен от дел государственных. И это было не единственное противоречие в его судьбе. На предприятии он, номинальный владелец средств производства, чувствовал свою полную от них отчужденность. Рабочий, занятый будто бы свободным трудом, часто ощущал себя закабаленным, угнетенным и эксплуатируемым. В мире официально провозглашенного равенства он видел вокруг себя людей, наделенных привилегиями, причем одной из самых существенных была привилегия бездельника получать такую же ставку, как и честный труженик.

Двойственность ситуации, в которой находилась личность рабочего, благоприятствовала постепенному распаду нравственности. Пьянство, воровство, хулиганство, цинизм подтачивали нормы общественного поведения, разлагали рабочий класс. Но этот процесс затрагивал далеко не всех в равной степени; какая-то часть советского пролетариата сохраняла верность традиционным этическим ценностям, наглухо замкнувшись перед натиском официальной пропаганды.