Постой! дай мне до вас добраться!

Вступая в комнаты, пан Харитон увещевал лекаря и строго наказывал слуге своему Луке хранить тишину сколько можно, дабы не обеспокоить недужных. Луна светила полным светом, а потому все предметы весьма отдельно видны были. Проходя из одной комнаты в другую, – а всех в панском доме было пять комнат, – они и духа людского не ощущали.

– Что бы это значило? – сказал пан Харитон с движением гнева и недоумения. Он задумался и после со смятением произнес: – По всему вероятию, они так изуродованы, что не надеялись доплестись сюда, и кто-нибудь из добрых приятелей принял бедных к себе до моего прибытия. Я сейчас бы распорядился; но что сделаешь ночью и у кого искать их? Не умнее ли сделаем, пан лекарь, – продолжал он, – когда велим подать огня, выпьем по чарке и чем случится закусим?

Лекарь, которому давно хотелось спать, похвалил такую умную выдумку, а особливо услыша о чарке и закуске; ибо он набожно верил, что засыпать с тощим желудком совсем не христианское дело и прилично одним немцам.

Слуга высек огня и зажег дорожную свечку; потом принес из повозки большую деревянную чашу, баклажку с пенником и плетенку с сулеею вишневки.

В чашке заключалась жареная индейка и несколько булок, на что глядя, Эскулапий^>{14} не считал сей вечер потерянным. Они ликовали довольно долго, забыв об отчаянно больных, и растянулись на куче сена, нанесенного в комнату Лукою.

Поздно поутру они опомнились, поздоровались с баклагою и пустились в путь. Взглянув на головни, оставшиеся от голубятни, глаза у пана Харитона заблистали, и он заскрыпел зубами.

– Добро! – сказал он, – может быть, и погибель моего дома есть ваше дело, беззаконные паны Иваны, произведенное посредством богоотступных сыновей ваших. Посмотрим!

Во всю дорогу от хутора до села пан Харитон мучил лекаря рассказами о всех причинах, кои понудили его позываться со многими горбылевскими шляхтичами, а особливо с панами Иванами, и наконец вступили в селение.

– Стой, Лука! – вскричал Харитон, – я вижу, идет прямо к нам пан Захар; порасспросить было его о моем жалком семействе! Здравствуй, пан Захар!

– А, пан Харитон! Мы все думали, что ты в городе, ан вышло, что хозяйничал на хуторе.

– Я таки и был в городе до вчерашнего вечера. Но об этом после. Скажи, пожалуй, где я могу найти жену мою и детей?

Пан Захар уставил на него глаза и после с улыбкою сказал:

– Ты, видно, не выспался! Прощай!

С сим словом пан Захар удалился, Лука поехал далее, а Харитон погрузился в глубокую задумчивость.

– Стой, Лука! – вскричал он, и Лука остановился, – вот идет пан Давид; авось он будет поумнее пана Захара. Здравствуй, пан Давид!

– А, пан Харитон! Как ты здесь очутился?

– После поговорим об этом, а теперь уведомь: тебе, как приятелю, должно быть известно мое несчастие – где мне найти мое бедное семейство?

– А, понимаю! Последний позыв твой, видно, был неудачен, и ты рехнулся! Ах, бедный! Прощай! я боюсь сумасшедших!

Он уходит скорыми шагами, и пан Харитон, задыхаясь от бешенства, едва мог произнести:

– Видно, на Горбыли нашла злая минута, и все паны ошалели. Стой, Лука! вот приближается пан Охреян; спросить было еще в третий и последний раз.

Здравствуй, пан Охреян!

– А, пан Харитон! здорово! Давно ли из города? Что твой последний позыв?

– Не о позыве слово! Скажи, бога ради, кто из вас, друзей моих, призрел жену мою и детей?

– Что такое?

– Разве ты оглох?

– Видно, не пустой разнесся слух!

– Какой?

– Что ты, потеряв тяжбу, рехнулся ума! Прощай!

Пан Харитон действительно потерялся.

– Что за дьявольщина! – вскричал он, – или я и подлинно не в полном уме, или все горбылевские шляхтичи одурели! У кого ни спрошу о жалкой участи жены моей и детей, все удивляются, как бы я спрашивал их: «Как обретается хан Крымский?» Не хочу больше спрашивать ни у кого. Поезжай, Лука, прямо к пепелищу моего дома; там мои крестьяне и соседние шляхтичи, наверное, скажут, где могу найти то, чего ищу и о чем спрашивал у трех сумасшедших.