Люди идут!
В такт мерной поступи, поначалу несмело,
пробуждается песня,
дрожит в приоткрытых губах, дрожит
вместе с широкой волной голов, крепнет, грозно
сгущается.
Это уже не гневный ропот,
а тревожный гул, подобный дыханию тысяч людей.
Эта песня – уже не стон, а гром!..
...И вот, яростная, как раскат грома, она взревела
могучим хором отмщения, взвыла эхом всей их
собачьей жизни —
зазвучала гордо, отчаянно, непреклонно...
За наш пот, за голод и боль!..
За наши дни без солнца!..
За наши дни без хлеба!..
За нашу жизнь без счастья!..
Расплата за кровь!
Кровью – за кровь!!!
.............................................................
Лес вытянутых рук со сжатыми кулаками.
Сквозь него прорываются слова песни, красные,
словно кровь.
Слова, сильные, как буря, страшные, несущие
возмездие...
Они ударяют в ворота дворцов, выбивают двери,
замораживают всё внутри, снова мчатся на улицу,
крушат зеркальные витрины, врываются в храмы,
гасят поминальные свечи, окружают алтари,
ищут бога под гордыми куполами...
И вскоре выбегают оттуда, ибо нет бога ни под
куполами,
ни над ними, нигде...
Ха-ха-ха! Мир движется по кругу —
крутится колесом людская беда и сама пред собою
падает ниц!
Ха-ха-ха!
Захохотали красные слова песни, захохотала толпа...
– Тебе мы будем поклоняться, Жизнь, тебе, Счастье!
Долой страдания!
Долой крест!!
....................................................................
На огромной площади воздвигли огромный трон.
И втащили наверх труп, и водрузили ему на голову
корону.
– Царствуй, мёртвая нищета!
Царствуй, издохший голод!!
Ха-ха-ха!
Умер старый мир, умерла несправедливость, умер
старый бог...
Да здравствует жизнь!!!
....................................................................
Красное знамя трепещет звуком радостных слов
песни...
Бледнеет последняя ночь.
Восходящее солнце смотрит в лицо трупу в короне...
* * *
Со страхом и любопытством
в зеркале присматриваюсь к себе:
это я —
двадцатичетырехлетний,
уставший, никому не нужный человек!
Ничего особенного с виду:
то же лицо у меня,
что ношу каждый день, хоть ты тресни:
нос с горбинкой, серый овал лица,
и всё же стоит там кто-то,
будто знакомый,
который не так уж мне интересен.
Ночь.
Ночью нужно спать,
как спят все на свете люди,
Пусть снов не будет
и ничего плохого с тобой не будет.
Главное – вовремя встать.
Именно перед этой ночью я умер.
Но мой труп,
зловонный и синий,
безмозглый,
напился,
хлебнув ободранным в последнем крике горлом
паршивого вина:
брызг застойной сгустившейся крови.
Эй вы, путники, те, которые
видели льды Гренландии
и ощутили затылком
солнце Австралии, —
я покажу вам солнце
в блеске стали —
свистящей пули
из пулеметного горла.
Ох ты, сердце
маленькое, трепещущее,
ох вы, глаза
застывшие, ослепшие…
О, если б я был большим детским богом,
я бы весь мир на бегу догнал,
бил его и пинал,
лысый череп с размаху мозжил,
пронзал полюса ударом жестоким.
Дымные, смрадные окна Европы бить,
плющить гнилые мозги, как танк,
Триумфальную арку на части нещадно рассечь,
костями своими бесстыдно играть «ва-банк»,
сердцем – ракетой красной – душный воздух
пронзить,
смирительную рубашку Правды сорвать
с обезумевших плеч.
«Мечта отрубленной головы» —
(эту фразу, конечно, знаете вы) —
слушайте!
В моей отрубленной голове
разноцветный гуляет ветер,
играет музыка
низвергающегося космоса —
и никогда не заходит солнце мое,
чудесное, как цветы
лотоса,
чистое, как слеза,
яркое до слепоты.
Приду один
и встану
там,
перед веков эшафотом.
Если хотите, я брошу вам
в морды пригоршни слов,
как блестящих злотых.
Если хотите,
я обнажу свой крик, как открытую миру рану,
и мысли мои табуном, как безумные кони,
пусть мчат стремглав через мост