– Погодите ребята надо объявить вас.
– Объявляй, – бросил небрежно Мариенгоф и, подойдя к узкому пожелтевшему от времени зеркалу, привинченному к стене, стал поправлять галстук, а также аккуратно прилизанные лоснящиеся от бриолина волосы.
Через минуту забежал обратно за кулисы Гаркави и взволнованно выдохнул:
– Пора…
Мариенгоф отдернул с силой штору и вышел на сцену. Встретили новоявленного имажиниста отчаянными криками и рукоплесканиями.
Мариенгоф выставил левую ногу чуть вперед и стал с придыханием громко декламировать:
Завершил он стихотворение также громко, как и начал, и имел вдруг неожиданный успех.
В радостном волнении прочитал еще с два десятка опусов. Провожали поэта аплодисментами.
Мариенгоф был доволен. Прежде чем уйти, он низко поклонился, и помахал, улыбаясь рукой.
Пока готовился к выходу Есенин, конферансье забавлял студентов всякими небылицами.
Михаил Гаркави знал их немало.
Когда вышел Есенин, снова раздались крики, и гром рукоплесканий.
Он подошел к авансцене и не очень громко, но выразительно начал:
В том краю, где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.
Там в полях, за синей гущей лога,
В зелени озер,
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор…
Аудитория притихла. И непривычная, пугающая мертвая тишина нависла над залом.
Взоры студентов были устремлены к невысокой фигуре поэта, который очень и очень грустно изливал душу:
Не успел Есенин завершить, как абсолютно все пространство зала потонуло в неистовых аплодисментах и громких криках: «Браво, браво…».
Многие повскакали с мест, подошли близко к авансцене и стали просить и подбадривать поэта:
– Давай еще…
– Прекрасно читаете…
– Какой молодец…
А за кулисами буквально плясал Гаркави, прихлопывая себя по коленкам.
– Вот это успех. Ну, просто чудо. Смотри, как околдовал он их…
Однако Мариенгоф не подпрыгивал и не улыбался.
Он был как – будто в тревожном напряжении.
Гаркави удивленно поинтересовался:
– Что с вами Анатолий?
Мариенгоф как – то странно дернулся и недовольно заявил:
– Со мной ничего. Я рад за Сережу. Но немного нервничаю, так как нам сегодня еще в другом месте выступать, а его буквально не отпускают.
Прошло почти два часа, а Есенина действительно не желали отпускать со сцены. И все же он завершил. Но завершил также грустно, как и начал:
Я хочу под гудок пастуший
Умереть для себя и для всех.
Колокольчики в звездные уши
Насыпает вечерний снег…
Студенты кидали шапки и картузы верх, улюлюкали, озорно свистели. И как мантру громко повторяли:
– Давай еще, еще…
Есенин немного смущенный, молча, улыбался.
Мариенгоф едва отодвинув штору, выглянул из – за кулис и прошипел:
– Серега завершай. Нам еще у юристов выступать.
Есенин, продолжая улыбаться, обратился к студентам:
– Уважаемые товарищи обещаю, что еще придем. А сейчас нам пора уходить.
В этот момент на сцену вышел Гаркави и, успокаивая студентов, громко бросил в зал:
– Товарищи имейте совесть. Поэты устали, а им еще надо в другом месте читать стихи.
Высокий студент со всклокоченными рыжими волосами, который вертелся у самой авансцены, воскликнул:
– Спасибо тебе поэт!
Есенин снова помахал рукой и удалился за кулисы.
Мариенгоф подошел к нему и с укоризной заметил:
– Серега ты немного задержал нашу программу. Забыл что ли? забыл да?
– Так ведь Толя раз молодежь просит, приходится читать. А то потом лечить будут плохо, – улыбался Есенин.