В день Крещения Господня «иордань» до самого дна наполнилась трупами, и стрельцы, ходя по берегу, проталкивали людей под лёд рогатинами и баграми, топорами добивая тех, кто всплывал…

Морозным утром прощёного дня[48] солнце встало над опустевшим городом. Его красное пламя текло по стенам Софийского монастыря, и, казалось, они сочатся кровью, скорбя о невинно загубленных душах.

Опричники согнали на двор Кремля уцелевших горожан, и те стояли перед грозным повелителем оцепенелые, как непогребённые мертвецы, страшась поднять головы и взглянуть на Божий мир. Ум не вмещал всего того, что пережили они за эти адские недели…

Обвёл Иоанн суровым взором замерший перед ним народишко и провозгласил слова прощения:

– Новгородцы! Молите Господа Бога и Пречистую Его Матерь о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Фёдоре, и о христолюбивом воинстве, дабы даровал нам Господь победу и одоление всех видимых и невидимых врагов. Пусть судит Бог изменника моего, вашего архиепископа Пимена, и злых его советников! На них взыщется пролитая здесь кровь. А теперь пусть умолкнут плач и стенания, утишится скорбь и горесть! Живите и благоденствуйте в сем граде!

И вдруг в людской толпе заметил Иоанн Васильевич монаха, одетого беднее бедного, и узнал в нём игумена обители Рождества Богородицы Арсения; мудрым словом он утешал своих духовных чад.

Будто другим человеком стал Грозный. Подошёл к старцу и склонил голову, кроток и смирен:

– Прошу, отче, твоих молитв и прощения.

Но, всегда благостный, ласковый и любвеобильный, отец Арсений вздохнул тяжело, и на глазах у него заблестели слёзы:

– Многие души преждевременно послал ты в Царство Небесное, поквитался за свою обиду с людьми неповинными. Пусть бы Господь был мстителем.

Помрачнел государь, свёл брови:

– Сильная власть стоит на костях. Мы вынуждены теперь совершать зло, из которого произойдёт добро и восстановит правильный ход народного бытия, – сказал твёрдо и попросил настойчивее: – Благослови меня, отче, идти на Псков.

– Завтра, государь, – качнув головой, спокойно ответил Арсений. – Готов и я в свой путь…

В эту ночь Иоанн не спал. Стоило сомкнуть глаза, как вставали перед ним толпы казнённых, скалились, тыкали пальцами, смеялись над царём. Он вскакивал с постели, прислушивался к тишине и, помолившись Богу, снова и снова укладывался обратно.

Утром, изнурённый и раздражённый, он не пошёл слушать Литургию, а велел Скуратову отправиться в Софийский храм и, дождавшись конца службы, пригласить к нему настоятеля.

Вернулся воевода один и нерешительно взглянул на самодержца.

– Что? – всполошился царь.

– Государь, – набравшись сил, тоскливо заговорил Малюта: – Арсений, приобщившись святых тайн, преставился.

Побледнел самодержец, будто яда хлебнув, и земля прогнулась под его ногами…

Снаступлением Великого поста двинул Иоанн войско на Псков. В глубоком раздумье покидал он Новгород. Мрачные сомнения теснили грудь самодержца, но он старался подавить их.

– Ради будущего счастья земли родной! Ради веры православной! – бормотал Иоанн.

На последнем ночлеге в монастыре святого Николая, что близ города, он не спал, молился, и вдруг в темени зимней ночи услышал звон церквей псковских. И умягчилась жестокость царя, представилось, как идут люди к заутрене в последний раз молить Всевышнего о спасении от его царского гнева, со слезами припадают к святым иконам, и жалость тронула сердце Грозного: