– Кто эта девица? Уж не дочь ли нашего соседа Ирина, что старше тебя года на два.

– Чур тебя, матушка! – воскликнул юноша и сплюнул через левое плечо. – Сдалась мне эта уродинка с веснучатым лицом. Помнишь дворянина Глеба Михайловича?

– Того самого, что выкупил недавно землю неподалеку?

– Истинно! Рассказываю, как дело было. После неудачной охоты возвращались домой да устали малость, решили передохнуть уже в пути да Иван издали приметил дом большой бревенчатый, заборот высоким окруженный. Остановились мы да хозяина покликали. И какого же было наше удивление да радость, когда Глеба Михайловича увидели. Пригласил нас дворянин в дом свой, усадил за стол как почетных гостей, накормил да напоил.

– Ну, а влюбился-то в кого? – перебила его нетерпеливо Марфа Егоровна. – Ты уж, сыне, говори да не заговаривайся. То, что вы с Глебом Михайловичем поболтали, то хорошо.

Александр замялся. Не будет же он говорить, что увидел Анастасию, когда та по незнанию вбежала в трапезную без платка да не в кафтане, скрывающем женские прелести? Тогда мать и слушать дальше ничего не станет, блудницей чистую девицу назовет и прощай мечты о свадьбе. Переглянувшись взглядами с друзьями, молодой человек все таки дошел до конца рассказа, о котором думал всю дорогу:

– Есть у Глеба Михайловича дщерь, девица красотою неписанной, кожей бела, телом изобильна, коса большая до пят, очи велики. Как увидел я ее, матушка, так в сердце и душу запал мне сей образ ангельский. Прежде нигде не видывал я красавицы такой!

– Дочь Глеба Михайловича? Анастасия? – воскликнула в изумлении Марфа Егоровна, взмахнув полными руками. – Слышала я, будто лицом она пригожа. Одна соседка рассказала, что красивее Насти нет на свете никого.

– Это правда, матушка. Позволь мне…

– Погодь. Ты мне впрямь скажи, как мог ты увидеть сию девицу? Уж Глеб Михайлович точно не пригласил бы ее к вам на обед, не таков он человек, чтобы дочь к незнакомцам пускать.

Александр напрягся, жилы на его лбу вздулись, костяшки пальцев побелели. Ну уж нет! Не даст он на поругание любимую свою, не осквернит честь ее непорочную. Глядя на мать, он усмехнулся и ответил уже более спокойным голосом:

– А я просто… подглядел…

– Как так: подглядел? – вскричала княгиня и нечаянно локтем задела чашку с водой. Чашка упала на пол, забрызгав при этом подол ее сарафана.

– Просто: вышел по нужде, пошел по тропинке, смотрю, оконце занавешанное. Подошел да и подсмотрел через щель, а там райская птичка, а подле нее старая кормилица-нянька. Вот как это было.

– Да-да, Саша не врет, – вторили ему Иван и Богдан, стараясь придать выражению лица более уверенности.

Марфа Егоровна, вытерев подол сарафана рукой, сделала вид, будто поверила молодцам, хотя она прекрасно знала сына и была уверена, что Александр никогда не стал бы подглядывать, а тем более, в чужом доме, за кем бы то ни было. Сделав вид, будто верит их словам, женщина решила дождаться мужа и уже вместе с ним решить этот вопрос. Сама по себе женитьба на дочери родовитого дворянина, который отдаст единственной дщери хорошее приданное, была успешной перспективой, да и родство между двумя семьями могло подсобить любимого сына Андрея к обустройству своей собственной жизни. С тех пор, как Никита Федорович уехал в Москву, взяв с собой старшего сына, княгиня все время была не на месте, то по дому ходит, то за ворота выходит. Мысли о любимом Андрее снова накрыли ее с головой и свадьба Александра с Анастасией отодвинулась на второй план. Снова Марфа Егоровна вспомнила старшего, снова в ее голове родилась тоска по нем, вновь она принялась задаваться одним и тем же вопросом: «Как он там без меня, родненький мой Андрюшенька? Уж не сильно ли строг к нему отец? Как там, в Москве?