Отряд Масальского шел по тылам. Он разгромил несколько штабов, захватил и уничтожил много пушек, пулеметов и другого оружия и имущества. Он двигался по большой дуге, конец которой упирался в высоту Огурец.

Но так увлекательно было громить фашистов в самой гуще их расположения, что отряд сильно задержался против того времени, в которое ему было назначено выйти к высоте.

В составе отряда были два тяжелых танка КВ. На броне одного из них устроился Аркадий. Эта удалая, дерзкая операция была ему по душе. Он действовал у пулемета один. Четвертакова он прогнал от себя, придравшись к тому, что тот легко ранен в плечо. К чести Четвертакова надо сказать, что он хотел остаться в строю.

– Иди, иди, – сказал Аркадий, – иди на медпункт, зализывай рану. Чем такой второй номер, как ты, так лучше совсем без него. Вообще от вторых номеров у меня одно только горе.

Между тем отряд Рудого бился на высоте. Он поредел. Немцы теснили его отовсюду. Убит был санитар Гладышев, упросивший лейтенанта взять его с собой. Пали старые бойцы Толстов и Оловянников. Осколком снаряда снесло голову Окулите. С пулеметом управлялся один Свинцов. А Масальский со своим отрядом все не приходил.

Вскоре замолк последний пулемет. Рудой подумал, что произошла задержка и Свинцов не может справиться. Подхватив здоровой рукой раненую, лейтенант пополз к пулемету.

Саша повернул голову и сказал:

– Патроны-то все, товарищ лейтенант.

– Возьмите у бойцов из подсумков.

– Все уже взято.

– Что ж, будем отбиваться гранатами, – сказал Рудой.

И на головы подползавших немцев посыпались гранаты. Гитлеровцы отхлынули.

«Скоро можно будет стрелять из нагана, – подумал лейтенант, – да, из нагана… в себя…»

Они находились на самой вершине холма. Холм был гранитный, множество валунов и камней валялось на нем. Лейтенант взял увесистый камень и, сильно размахнувшись, швырнул его в группу нападавших. Оттуда раздался крик.

Бойцы подхватили камни и начали отбиваться ими. Саша выворачивал огромные мшистые валуны и обрушивал их вниз. Это было, как обвал. Гитлеровцы снова отхлынули.

Так держалась эта горстка бойцов, пока не подоспел наконец Масальский со своим отрядом и двумя танками. Немцы побежали.

И по всему Ленинградскому фронту в этот день они либо отступали, либо не сумели продвинуться вперед. Город был спасен. Никогда больше фашисты не смогли повторить удар такой силы. Они зарылись в землю вокруг Ленинграда и перешли к позиционной войне.

Не сумев взять Ленинград силой, фон Лееб задумал взять его измором.

Немцы продолжали бомбить город. Когда бомба падала в Неву, мальчуганы бросались в холодную воду и вылавливали оглушенную рыбу.

Хлебный паек был уменьшен до 125 граммов в день. Воробей считался лакомством. Но никто не роптал.

Играли театры. Ходили трамваи. Композитор Шостакович, вернувшись с дежурства на крыше, писал свою «Седьмую симфонию» – о героизме рядовых людей Ленинграда. Когда завывали гудки воздушной тревоги, он ставил среди нот буквы «В. Т.», надевал каску и шел на пост.

Тася похудела еще больше. В глазах ее появилась томность, свойственная голодающим. Однажды, вернувшись домой, она нашла у себя сверток.

– Какой-то боец принес его, – сказали соседи.

В свертке оказались две килограммовые банки с мясными консервами, большой кусок масла, пачка сахару и галеты. Под галетами лежала записка:

«Милая Тася! Шамайте на здоровье. Ваш Александр Свинцов, помощник наводчика с ручного пулемета».

– Ах! – вскрикнула Тася. – Ну что же он не подождал меня!

Посылки стали прибывать довольно регулярно, раз в десять-двенадцать дней.

Обычно их приносил дворник или посыльный из «Астории». При каждой посылке обязательно было письмо.