– Что ещё ты пробовала? – спросил Шейн с деланным равнодушием. – Может, сбежать?

Эллис качнула головой.

– Мне… – голос девушки сел, и она прокашлялась. – Мне некуда.

Она не смотрела на офицера, делая вид, что до предела увлечена изучением дырки на пододеяльнике.

Только теперь, проследив за её взглядом, Шейн увидел, что одеяло перепоясывают поперёк две полосы крепкой синтетики – что-то вроде парашютных строп. Шейн вздрогнул.

– Я подойду? – спросил он тихо. – Трогать не буду.

Девушка криво усмехнулась, но промолчала. Шейн приблизился и опустил руку на одну из строп.

– Если освобожу, не будешь делать глупостей?

Девушка пожала плечами. Шейн поколебался секунду, но, поразмыслив, всё же рванул крепеж в стороны – он был уверен, что, если дойдёт до дела, Эллис справится с ними и сама. А так он набирал ещё пару очков доверия.

– Эллис… – Шейн присел на краешек кровати. – Ты знаешь, что твоя страховка заканчивается?

– У меня её и не было, – сказала девушка равнодушно.

– Они не могут тебя выпустить и хотят сдать в психушку. Они считают тебя суицидницей.

– Я знаю, – Эллис продолжала смотреть перед собой.

– Кто-то должен забрать тебя отсюда. У тебя есть родственники?

Эллис молчала. Только губы её мелко дрожали.

– Если ты ушла из семьи… Самое время вспомнить, где всё-таки твой дом.

Шейн понял, что промахнулся, почти сразу – по тому, как часто-часто затряслись плечи больной.

– Эллис? – Шейн опустил ладонь на плечо девушки.

К его удивлению, та его не оттолкнула. Только обхватила себя руками и скрючилась, точно пыталась унять дрожь.

– Эллис, не надо, – Шейн медлил секунду, а потом, решив не дожидаться, пока она всё-таки его оттолкнёт, притянул Эллис к себе и крепко стиснул. Дрожь прекратилась почти мгновенно, так же, как и началась. Эллис замерла в его руках затравленным зверьком. – Я пытаюсь помочь, Эллис. Как бы глупо это не звучало, я хочу тебе помочь.

Секунду Эллис молчала, а потом запрокинула голову, вглядываясь в лицо полицейского.

– Зачем? – спросила она тихо.

Шейн облизнул губы.

– Потому что…

«Потому что я такой же, как ты» – вопило всё его существо, но Шейн жёстко приказал Зверю заткнуться.

Шейна считали хорошим переговорщиком, но те, кто так думал, не понимали, о чём говорят.

Шейн чувствовал людей. Их запах, их возбуждение, их страх. Он не предсказывал эмоции и реакции – понимание ощущалось инстинктивно. Когда его спрашивали: «Как?», он отвечал – чутьё. Но никто до конца не осознавал, насколько прямолинеен этот ответ.

Сейчас, когда больничную палату наполнял оглушительный букет запахов – незнакомой волчицы и чужого альфы – то самое «чутьё», которое всегда давало ему фору в пять очков, работало как взбесившаяся стрелка компаса. Шейн боялся, что, если вынет тампоны, то попросту не сможет совладать с собой. Пусть городские волки не так зависели от луны, как их лесные предки, пусть все они совершали оборот по собственному решению, а не по воле дикой природы, Зверь всё ещё жил в них. Он становился тем сильнее, чем острее и ярче были эмоции, которые испытывал волк. Тем яростней рвался наружу, чем ближе был запах добычи – будь то настоящая волчица или просто охотничий азарт, который заставлял альф снова и снова бросать друг другу вызов, делить территории, власть и свободу.

Шейн в эти мгновение ненавидел собственную природу. Он был из тех городских волков, кто более всего прижился в обществе людей. Зверь Шейна был яростным, но никогда не срывался с его личной цепи.

Но волчица… Шейн не помнил, когда видел настоящую волчицу в последний раз. Даже запах смертной женщины действовал на оборотней так сильно, что они готовы были царапать когтями асфальт. И Шейн понимал, что инстинкт, который сейчас так и рвался наружу – не его вина. Но как же этот инстинкт мешал…