Так в моей жизни начался новый и необычный этап. Я жила мыслями только о Вовке и о его письмах. После занятий, в восемь вечера, была на трамвайных путях перед «Крестами». Напротив единственного освещенного окна на четвертом этаже.

Система сработала безотказно. Тень в окне, затем свист. В полумраке я почти не видела, но слышала, как каждый раз что-то приземлялось на рельсы, отскакивало от них. Тогда я бежала поднимать узко скрученную записку. Иногда Володе удавалось выбросить две-три – одну за другой. Но я всегда оставалась ждать примерно два часа, наблюдая за окном, так как не знала, сколько записок он сможет выдуть.

Вначале все было достаточно просто. Но с октября дни укоротились, вечер опускался рано, видимость резко снизилась. В восемь вечера было уже совсем темно. Стало все труднее в темноте различать записки на рельсах. Тусклые фонари не давали много света. Из-за плохой видимости я как-то даже чуть не попала под подъезжающий трамвай, разыскивая упавшую записку. Завизжал гудок, я едва успела отскочить.

Наступила зима, и с приходом холода и снега все стало еще сложнее.

Пространство перед тюрьмой было завалено сугробами, которые почти не расчищались. Но я приезжала точно по установленному нами графику, не пропуская ни одного дня. Знала, что это было необходимо Володе – для него это была большая поддержка. И это тоже было необходимо мне.

Однажды произошел очень странный случай, который напугал меня и перебил ритм нашей связи.

В тот вечер я, как обычно, стояла перед окном, ожидая, когда Вовка «высвистит» записку. На улице было темно, сыро и сумрачно. Трамвайные пути перед зданием тюрьмы были так плохо освещены, что приходилось постоянно напрягать глаза.

Вовка выбросил одну записку, я подобрала ее. Не знала, будут ли другие, поэтому решила на всякий случай подождать до десяти вечера, а затем уходить.

Конец ознакомительного фрагмента.