Но еще он рассудителен и умен. Поэтому он понимает, что по-настоящему с самым, что ни на есть, страшным врагом, он никогда и не встречался. А это его как раз и пугает. Потому как он знает, что тот, кто не боится, очень быстро превращается в полезные для растений вещества и материалы. Быстро и глупо так превращается. Белый не хочет, чтобы было быстро и глупо. Белый хочет, чтобы эта участь постигла не менее храбрых врагов, что из костей и плоти.

Белый очень яростно спорит с Чёрным.

Белый очень внимательно слушает Чёрного.

***

Самое страшное в бою… самое страшное в бою – это, знаешь, не получить пулю в грудь. Не увидеть смерть своего лучшего друга, которого знаешь уже неделю. Не заметить вдруг перед собою технику противника, которой у него быть не должно.

Самое страшное в бою – это сделать первый шаг к атаке.

Знаете, сколько таких у солдата шагов?

Один.

А может, два? А может девять? Нет?

Нет. Все ответы могут быть, конечно, верными, но шаг в атаке у солдата только один. Потому что у солдата будет ровно столько этих шагов, сколько раз он лег на землю. И, соответственно, сколько раз он поднимался в атаку. Но всегда этот шаг – один.

Уронит ли он себя, испугавшись, или просто хоронясь – не важно. Важно, что каждый раз ему придется поднимать себя во весь рост, и кидать себя на несговорчивые пули. Но каждый раз, после вынужденного падения, солдат поднимается в новую атаку. И снова он будет вынужден делать этот чертов шаг, который в атаке всегда один.

Поэтому настоящие воины не хотят бояться: очень неохота потом снова поднимать в себе героя. Потому в атаку мы ходили только на ногах. Всю атаку. Ты можешь хоть как изгаляться, хоть руками себе, как мартышка, помогать, но тереть пузом поле боя ты не должен.

Несмотря на то, что все два, а то и три месяца в учебке тебя только и учат тому, как правильно полировать степь отполированной бляхой ремня, первым, что ты должен забыть, придя из учебки – так это именно данный «талант». Талант бухаться на землю в атаке.

Не в атаке, но при внезапном нападении, бухаться ты должен обязательно, но когда бежишь вперед, на чужие стволы – лучше не падай. Потому что, если тебя не убьют, то придется вставать. А этого не любит никто. Даже герои.

Воздух в атаке – плотный и тяжелый. В легкие он проталкивается трудно и неохотно. Поэтому его всегда не хватает. Ты добегаешь до первого рубежа обороны противника, а у тебя нет ни грамма живительного кислорода в клетках.

Видишь перед собой первого живого врага, и начинаешь двигаться медленно, как в самых кошмарных сновидениях детства: когда нужно бежать – тело не то, чтобы не слушается – его вообще нет. Как и во сне, в атаке ты со всей отчетливостью осознаешь, что ты – это всего лишь два глаза и бесполезный рот, встроенные в сразу древний и тяжелый пень дуба. Который – ни пошевелиться, ни – побегать.

– Серый, ты че, когда к ним в траншею прыгнул, колоть их своим ножиком начал?

– Дак, Серег… патроны у меня…

– Чего?

– Ну, кончились…

– А тогда почему ты того третьего, что целиться в тебя начал, от пуза срезал? Откуда патроны в магазине-то взялись? Ты ведь не перезаряжался, я видел.

– Да… не все патроны, значит, кончились, Серег.

– Дак, а чё ты первых двух-то тогда не застрелил сразу, а начал в них железкой ворочать, коль не все патроны у тебя кончились?

– Да не знаю я! Чё докопался-то? Не знаю! Я рад тогда радовался до полных штанов, что до хоть какого-то окопа в этом чертовом поле смерти, добежал, а ты… Я чё, считал, что ли, сколько у меня там «карандашиков» осталось?? А как увидел перед собой пуговички иностранные – сразу же штыком – в туда! Думаешь, я думал в этот момент что-то? Выкуси во всё хлебало свое свинячье. Чё, ты, что ли, много думаешь в такие секунды? Ты и в мирные не думаешь нихрена, как я вижу! Со вторым – та же песня: он прибежал, я – пырнул и провернул, как учили. Ну а третьего из автомата достал, потому как далеко он был, во-первых, а во-вторых – он же целился. Из карабина целился. А раз он целится, ну значит, и мне надо. Вот и прихлопнул его… не целясь.