* * *

Была одна легенда, в которой преданный друг семьи после смерти своих близких взял на себя все их грехи, позволив им очутиться в царстве света, а сам получил в наказание семнадцать несчастий на свою голову. Его окрестили спасителем душ или в простонародье – душеприказчиком.

Поговаривали, что он так и не обрел покоя и до сих пор скитается в дремучих лесных чащобах.

Была и другая история: мужчина попросил своих близких забрать его грехи сославшись на их малость и незначительность. Таким вот обманом он проклял самого себя, а его семья никогда не смогла попасть в царство света. Люди назвали этого бессердечного лжеца – душеприказчиком.

Ходят слухи, что лишенная душ семья до сих пор появляется на проезжих трактах, желая поквитаться с коварным обманщиком.

* * *

Двери церкви были открыты настежь. Беспрепятственно попав внутрь, я обессилено упал на колени, и меня «вывернуло наизнанку», словно я наелся неспелых яблок в саду дядюшки Элвина.

Только немного успокоившись, я заметил неподвижное тело Филджи. Возница лежал на спине в темно-бордовой луже крови, а его голова была откинута назад, демонстрируя огромную зияющую рану на шее. Рядом длинным темным шлейфом тянулись кишки, вырванные из пузатого живота и небрежно раскиданные по всему молельному залу. Где-то неподалеку высились обезглавленные трупы лошадей.

Меня снова вырвало.

Пошатываясь, и не в силах скрыть крупную дрожь, я приблизился к Филджи и замер от ужаса. Моему взору открылась еще одна непостижимая деталь: на лице возницы отсутствовали глаза.

Мои губы сами по себе стали шептать слова молитвы – все, которые я мог вспомнить, и которые, казалось, забыл на всегда. Мир вокруг меня вновь наполнился странными пугающими звуками. И церковь больше не казалась спасением от всех бед.

Обернувшись, я кинулся к выходу, и замер в оцепенение. В один миг меня прошиб холодный пот. Дверь, через которую я зашел, изменилась – деревянные доски, крест-накрест закрывавшие вход, были опутаны невероятной паутиной кованых цепей. В панике я попытался разорвать внезапно возникшие оковы, и тут же одернув руки, отпрянул назад. Цепи были горячее раскаленного железа.

Мои ноги отказались слушаться, и я рухнул на землю.

Она заперта!

Она действительно запета!

Это не морок и не кошмарный сон!

Заперта!

Не веря собственным глазам, я поднялся, и обошел зал по кругу, но так и не обнаружил иного выхода. Остов стены был слишком высок, чтобы выбраться наружу, а всевозможные узкие двери и стекла были заколочены похожим образом.

Нисколько не удивляясь новым, навалившимся на меня бедам, я решительно двинулся вглубь церкви. Иного выхода не существовало – и нужно было как можно скорее выбираться из этой треклятой мышеловки.

Найдя старую ветошь, я с легкостью смастерил факел, отчего меня охватил внезапный прилив сил. Крохотный огонь словно разжег во мне веру в скорый рассвет и избавление от всех немыслимых опасностей.

Ноги сами вели меня вперед, вглубь темных пролетов и длинных, узких коридоров. Если здесь раньше и несли свой тяжкий труд священники, то это было так давно, что здешние стены напрочь забыли прелесть церковных песнопений и позвякивание монастырских вериг. В свете факела я смог различить, насколько старой и ветхой была церковь: зияющие дыры, почерневшая до неузнаваемости настенная живопись, мутные, погрязшие в трещинах стекла.

Дойдя до конца коридора, я остановился. Мне почудилось или я действительно отчетливо услышал из-за стены чей-то мелодичный голос.

И зачем только я забрался в эдакую дыру? Зачем? Задался я бессмысленным вопросом, ответ на который был слишком очевиден.