В какой-то момент «Демидыч» перестал стонать. Вероятно, боль в его голове достигла своего апогея. Он плакал и метался по кровати, как ребёнок, потерявший мать. Потерявший всё на свете. Ромка проснулся, вытаращил на него глаза, а потом накрыл уши подушкой. Высокий, надменного вида охранник постучал по решёткам палкой и пригрозил «Демидычу» трёпкой.

– Перестань немедленно, противный мальчишка! – закричала я и, сама не зная как, очутилась в соседней камере. – Зачем ты это делаешь?

– Он убил меня!

– А теперь ты убиваешь его! Отнимаешь жизнь и рассудок по капле.

– Да уже почти отнял. Неделя-другая, и он загнётся.

Я оглядела Савву с ног до головы. Злой и одинокий. Жил в детдоме. В целом свете никого. Причём, ни в том, ни в этом. Что стало с его родителями? В новостях упоминали, что он рос в приюте с младенчества, и родственники никогда его не навещали. Значит, мать, скорее всего, ещё в роддоме от него отказалась. Любить и сострадать не умеет. Про милосердие и заботу не слышал. Другие воспитанники вряд его по головке гладили, отсюда на уме у него только месть да ненависть. Всё же прав был папа, когда говорил, что дети самые добрые и самые злые существа на планете.

– Оставь его и поговори со мной, – как можно мягче начала я. – Расскажи о себе

– Я Савва Нестерев. Умер семнадцатого марта две тысячи…

– Нет. Расскажи, что тебе нравилось. Музыка. Книги. Фильмы. Хоть что?

– Ничего не нравилось, – Савва понурил голову, – но я быстро считал в уме. Учительница математики меня хвалила.

– Молодец, – я выдавила улыбку. – Посчитаешь для меня? Ну-ка, сколько будет семью восемь?

– Пятьдесят шесть

– А восемьдесят четыре на тридцать пять.

– Разделить или умножить?

– А что легче?

– Вообще не делать.

На этот раз мы засмеялись вместе.

– Савва, а у тебя остался кто-то здесь? Друзья или любимая воспитательница?

– Друзей не было, поэтому и шлялся один. А воспитки – все злючки. Я дружил с собакой. С Шариком. Я и сейчас с ним дружу.

– Это как?

– Собаки видят призраков и рычат на них, но этот уже привык ко мне. Он славный. Твой отец его иногда подкармливает.

– Здорово. А ты когда-нибудь встречал людей, которые видят призраков?

– Нет. Думаешь, они действительно существуют?

– Мне хочется в это верить.

– Мечтаешь предать весточку родным?

– Было бы неплохо.

– Даже если они и есть, то не помогут тебе.

– Почему?

– Они надменные и гордые, как все взрослые.

– Я тоже надменная и гордая?

– Ты – нет.

– Но я ведь взрослая.

– Сам удивляюсь, что ты со мной разговариваешь. Бородача пожалела. Остальные призраки даже внимания на меня не обращают. А я многих видел.

– Это потому что ты вредный мальчишка, – едва не выпалила я, но вовремя сдержалась: – Просто у каждого свои проблемы. И после смерти тоже. Помнишь, ты сам говорил: неоконченные дела.

– А у тебя их разве нет?

Я поглядела на Ромку и на спящего «Демидыча».

– Есть, но это не значит, что я не могу найти для тебя пять минут своей новой «жизни».

***

Из полиции Ромку забирал папа. Оксана Леонидовна не смогла прийти или не захотела. Участковый не стал задавать лишних вопросов, папа долго благодарил его и обещал уберечь Ромку от новых уличных драк. Они покинули участок быстро, без волнений, проволочек и скандалов, ушли вместе, но, как всегда, в молчании и на почтительном расстоянии друг от друга.

Дверь в нашу квартиру Ромка открывал резко и грубо: с такой силой засадил ключ в замочную скважину, что едва не выломал её. Папа топтался на пороге. Я переводила взгляд с одного на другого и никак не могла понять, о чём они думают и что чувствуют друг к другу. Наконец Ромка справился с ключом и широко распахнул дверь, пропуская папу вперёд. Я напряглась и по привычке прикусила губу. Папа снял ботинки, аккуратно приставил их к стенке и надел серые тапочки, оставленные для гостей. Ромка рухнул на диван, в чём был, и закрыл глаза.