– Спасибо, Свира, – Альма же сидела у трюмо, скалывая волосы в пучок.

Она проснулась сама. Эту привычку нежность нынешней жизни искоренить в ней не смогла. Впрочем, не только эту.

Вот уже долгие месяца она спала на самой мягкой в мире перине, такой же, как в первую ночь тут, шелковые простыни сменяли одна другую через день, а ванна продолжала каждый вечер разносить сладкую истому по всему телу. И как ни странно… Альма к этому привыкла.

Привыкла ко всему: к лености жизни нежных барышень, единственной заботой которых является учеба и развлечения, к неправильной роскоши, в которой когда-то упрекнула, к людям и нелюдям вокруг. К Аргамону, ставшему учителем. К вечно задумчивому Ринару. Даже к нему.

Сколько длилось это привыкание? Не было в жизни Альмы такого, чтоб ложась спать, она еще была послушницей монастыря святого Кастия, а проснувшись – почувствовала себя леди Альмой Кристэль. Именно к этому роду, по словам Аргамона, она и принадлежала. Нет, все происходило постепенно, день ото дня Альма все больше чувствовала, как свыкается со своим настоящим. Сначала с роскошью вокруг, потом со странными отношениями обитателей дома между собой и к ней, потом – с осознанием себя частью всего этого.

Аргамон оказался великолепным учителем. Он преподавал ей не только чары. Он учил ее этикету, помогал усовершенствовать правописание, чтение, основы арифметики, заставлял читать книги и думать. Главное – он неустанно заставлял ее думать, размышлять, оценивать всех и вся. Учил тому, что так старательно пресекали обитательницы монастыря. Там собственные суждения были ни к чему, слишком они казались монахинями вольнодумными, здесь же Аргамон радовался каждому вопросу, каждому сомнению.

– Умница, гелин, – в подобные моменты усач улыбался, щелкая ученицу по носу, а потом приговаривал: – Когда-то ты станешь настоящим тираном, радость моя. Только подумаю, что какому-то несчастному достанется в придаток к твоей красоте еще и ум, остается его лишь пожалеть.

После слов по комнате разносился раскатистый хохот Аргамона, а Альма на мгновение застывала, не зная, что ответить.

Свира, из служанки, боявшейся смотреть в глаза, стала единственной подругой.

Лорд Ринар… Он так и остался для Альмы загадкой. С одним большим отличием – теперь разгадать его хотелось, очень хотелось. Девушка видела его реже, чем других обитателей дома. Лишь знала, что он проводит дни в своей комнате, в своем кабинете, в своих поездках. Там, где ей не рады. Там, где не рады никому, кроме, разве что, Аргамона. Трапеза же, устроенная в честь ее приезда, была в доме исключением из правил. Обычно вечера они с Аргамоном проводили вдвоем.

Усач был не просто управителем дома, он считался советником и другом лорда Тамерли. Потому и имел честь делить с ним стол и пищу. Правда выпадали такие случаи довольно редко, место Ринара очень часто пустовало так же, как и тарелка на противоположной стороне стола.

Не выдержав, Альма однажды спросила у Аргамона, зачем слуги вечно накрывают на четверых, подозревая, что это просто какая-то неведомая ей традиция, но мужчина удивил ее своим ответом.

Улыбка сползла с лица усача, а взгляд на секунду стал суровым.

– Так надо, гелин, и забудь об этом. Не смей спрашивать у Ринара, – такой настоятельной рекомендации Альма вняла. А спрашивать у Ринара она не стала бы в любом случае. Кто она такая, чтобы требовать ответов у лорда?

Она понятия не имела, чем он разбавляет праздность или занятость своих дней. Лишь изредка пересекаясь с ним в коридорах и комнатах, чувствовала, как сердце предательски пропускает удар, а потом вдруг несется галопом.