А потом так и не наступает за всю жизнь момент, когда твое тело захочет снова сделать тебе этот ненужный некогда, а теперь желанный подарок.

– Хорошо, Миш. Ты делай, как считаешь нужным, только давай сначала дети поженятся, ладно? Я потом тебе все помогу – давай только не сейчас, пожалуйста…

– О’кей, Катюх, всегда знал, что ты надежный человек!

…

И он, уже совсем спокойно собрав какие-то вещи, покружив по дому, крикнул с порога:

– Кать, дверь запри!

Как обычно. Будто и не ушел только что из моей жизни к другой женщине. К другому ребенку.

Домик мне от бабушки достался, в районе, после войны отстроен был, бабушка с дедом, еще молодые, сами сруб поднимали. Соседи тогда помогли, чем могли, все так жили.

Дед мой был азартный, как что в голову втемяшится – тут же задумку в жизнь приводил. Потому и дом вышел не как у всех, а с высокими потолками, большой верандой, жилым светлым чердаком, который бабушка звала «светица», потому как жила там потом почти всю жизнь ее младшая подружка, Светик. Да и комнаты все заложил просторными, видно, надеялся, что детей будет много. Но военный голод и тяжелая стройка, пережитые моей бабушкой, нарушили все планы – родилась у них только моя мама. После ранней дедовой, а потом и бабушкиной смерти жила она там с тетушкой много лет, а три года назад и ее не стало.

Осталась в доме только Светик. Светик – давняя подруга моей бабушки, но я ее всегда за тетушку принимала. Ей уже, как говорит она сама, неприлично за семьдесят, но она по-прежнему бодра и просто потрясающе выглядит. Жизнь у нее сложилась не слишком счастливо, как и у многих, переживших войну и потерю родных. Правда, Светик родилась перед самой войной, и мало что помнит, кроме постоянного чувства голода. У нее до сих пор все карманы забиты всегда конфетками и сушками, и если дома нет готовой еды, Светик не начнет ни одно дело, пока ничего не приготовит.

На самом деле, она удивительный человек. Когда бабушка с дедом поженились, Светику не было еще и десяти, она практически жила во флигеле районной больницы, там же работала и моя бабушка медсестрой. В больницу Светика привезли в сорок четвертом малышкой, исхудавшим донельзя птенчиком. Дальняя малюсенькая деревенька, откуда она была родом, наполовину вымерла к тому времени от зимнего голода, и старый деятельный председатель правления принял решение – обошел все дома, и позвал жить до лета в клуб. Собрались все, одну, хоть и большую, избу протопить было легче, да и одноглазая тетка Марья, в начале войны окончившая курсы медсестер, могла хоть чем-то помочь тем, кто болел. Светика отправили в районную больницу на санях по последнему снегу с пневмонией, вместе с соседским мальчишкой. Она почти не приходила в себя, вся горела страшным лихорадочным огнем, съедавшим ее последние силы. Выхаживали тогда ее всем миром, а уже слегка ожившую – баловал каждый, как мог.

Однажды привезли из города вместе с лекарствами сахарную голову и кулек карамелек. Устроили праздничный вечер, а Светик подаренную ей конфетку попробовала и выплюнула – не очень-то ей по вкусу пришлась ни разу не виданная сладость. Зато сахарная голова, запертая в чуланчике на столе, действовала на нее гипнотически, и проведавшая о ее наличии Светик несколько раз засыпала перед дверью заветной комнатки, свернувшись калачиком на лавке под подоконником напротив. Прожила она в больнице тогда года два, ведь отправлять ее уже было не к кому. Голодная зима унесла с собой жизни бабушки и родной тетки, с которыми жила Светик, на маму, ушедшую на фронт еще в сорок втором пришла похоронка, а от отца вестей не было уже больше двух лет.