– И что же?

Мила пожала плечами.

– Больше ничего, Надька мне в том сне ничего так и не сказала. Я была уверена, разумеется, во сне, что она назовёт имя своего убийцы, но она не назвала.

– Имя убийцы? Подожди, так ведь, насколько я знаю, Надя погибла в автокатастрофе. Причём тут убийство? Я читал об этом в газетах, даже фотки видел. Жуткое месиво.

– Не знаю, мне моя женская интуиция подсказывает, что здесь что-то не так.

– А логика? Она тебе ничего не говорит? Для следователя важнее логика нежели бездоказательная интуиция. Факты остаются фактами.

– Согласна насчёт фактов, а вот насчёт логики и интуиции могу поспорить. Пуаро не был бы знаменитым сыщиком, если б не пользовался своим даром.

Степанов улыбнулся, на его щеках заиграли ямочки.

– Ты сегодня хорошо выглядишь.

– Спасибо. Выгляжу я как обычно.

– Да нет, ты здорово изменилась по сравнению со школой.

– Конечно, в школе меня никто не замечал, я была тихой отличницей, скромно зубрила математику, законы физики и т.д., затем выросла и превратилась из гадкого утёнка в лебедя. Ты это хотел сказать?

– Почти.

Музыка кончилась, Мила остановилась.

– Я пожалуй присяду, а ты потанцуй с Иркой. Она давно ждёт, когда ты её пригласишь и будет на десятом небе.

– Ты не хочешь продолжить наш разговор?

– Не сейчас. Пожалуйста, потанцуй с Ирой и уверь её, что у тебя нет ревнивой жены, а то она боится.

– А ты бы хотела, чтобы меня кто-то ревновал? Ты хотела бы меня ревновать?

– Нет.

– Почему?

– Ревность – ужасное чувство, оно ничего не даёт кроме опустошения.

Мила села за стол там, где сидела Ирина, подтолкнула её в бок.

– Ну, что ж, иди, он тебя ждёт. Я выполняю свои обещания.

Иринка подмигнула, улыбнулась во всю ширь, её уже изрядно шатало:

– А следующий танец тоже мой?

– Хоть все сто. Я уже устала, – ответила Мила.

Зазвучала очередная мелодия, послышалась плавная флейта «Одинокого пастуха», издали Мила видела, как Ирина, прижимаясь к Степанову, повисла на его плече.

«Они неплохо смотрятся вдвоём», – решила она, – Только вот о чём они говорят? Неужели она рассказывает ему про свою очередную роль в театре? Они совсем разные, у них даже нет общих интересов, а он слишком умён для неё, – и тут же упрекнула себя за свои мысли, – Неужели, я ревную? Нет. Просто она довольно симпатична, как и все актрисы в её возрасте, и он хорош собой. Но они совсем не подходят друг другу, они такие разные. Осторожно, Мила Сергеевна, не споткнись, сделай вид, что тебя это нисколько не волнует, отвлекись на что-нибудь приятное, никто не должен понять, что вызывает у тебя интерес».

Она прислушалась к разговорам за столом. Говорил физрук Александр Борисович:

– Ну и вот, вижу мальчишка-то совсем хилый, я его давай закалять, обливал водой, гонял по стометровке, смотрю, он уже поправляться стал, превращаться в настоящего эдакого богатыря русского.

– А мать его затем нашла?

Физрук покачал головой:

– Нет, подкидышем оказался. С детдома сбежал. Там, говорит, плохо кормят, ну я его и поднял на свои преподавательские харчи. Только потом всё же пришлось вернуть обратно парнишку, я бы не потянул, зарплата у меня не такая уж большая. Сейчас изредка навещаю. Помнишь, говорю, как нашёл тебя на вокзале, а он мне кивает, хочет, чтобы я его забрал. Может и заберу, если пенсию прибавят.

В зал принесли откуда-то гитару, колонки смолкли, пары на сцене остановились, кто-то даже завозмущался:

– Эй, включите музыку!

– Да подожди ты. Сейчас играть будут. Хором споём.

Степанов и Ирочка сели рядом, она могла даже видеть их отсюда. Ира что-то оживлённо говорила своему кумиру, а он так же оживлённо кивал. Красная помада размазалась, оставив ужасные следы, он, видимо, сказал ей об этом. Ира достала салфетку и начала вытирать следы. Прозвучали первые аккорды, совсем как во время походов у костра. Уже такие походы не устраиваются, кругом террористы, общество напугано, а преподаватели и подавно.