Потом мы оделись понаряднее и спустились вниз.

Крестовина в загоне была неподвижна – ослов выпрягли и увели.

– Как-то это неправильно, – сказал Гамид. – Если это священная крестовина Мардука, то почему ее вертят только днем? Нашлось бы немало людей, желающих повертеть ее и ночью, чтобы Мардук стал их покровителем.

– Ты бы лучше сходил и принес лопаты, – ответил ему Тахмад.

– Пусть со мной пойдет Гугуд. Он покараулит. Иначе кто-нибудь увидит, что я уношу лопаты, и меня назовут вором, как людей из Латыш-Телля, которые стянули грудные повязки у своих жен.

– Это правильно. Ступай с ним, Гугуд.

Они пошли за лопатами, а мы отыскали большие камни и сели на них – ждать.

На этих камнях часто отдыхали днем служители священной крестовины, подзывали разносчиков, угощались и пили пиво. Тахмад пошутил, что камни набрались святости и она может перейти в нас. Левад усомнился – вряд ли святость внедряется в человека через такое место. И мы, веселясь, не заметили, как подошли двое из тех служителей. А когда заметили, то разом замолчали и вскочили.

Но им были нужны не камни – они шли к ограде двора, где стояла крестовина, и залезли на эту ограду, хотя она была совсем хилая, и оттуда рассмотрели те зубчатые колеса, что вращаются со скрипом.

– Ну вот, что я и говорил! – воскликнул один, худой и долговязый, которого мы уже как-то видели. – Проклятый столб покосился! Вот отчего у нас такие неполадки! Видишь, зубцы колеса проскакивают и не цепляют? Поэтому весь верхний ряд оказался выключен из работы.

– Теперь вижу, – отвечал другой. – Будь оно неладно. Завтра нужно с утра позвать мастеров. Я бы и новую крестовину заказал, эта уже совсем трухлявая.

Мы сперва молчали от почтения, а потом от изумления. Этот человек назвал столб от священной крестовины проклятым, а саму крестовину – трухлявой!

– Одно из двух, или новая крестовина, или молодые ослы, – возразил первый. – И то, и другое нам не дадут. Слезай, пока окаянный забор не рухнул. А то еще из-за него будут склоки.

Они ушли, а мы остались торчать у камней.

– Это не служители Мардука, – наконец выговорил Тахмад. – Они не похожи на служителей Мардука. Они издевались над священной крестовиной.

– Надо пойти в главный храм и рассказать! – предложил Левад.

– А кто мы такие, чтобы ходить в главный храм? И с чего ты взял, будто нам поверят?

Тахмад был прав. Мы – парни, которые гоняют тачки. А эти нечестивцы – господа, достаточно посмотреть на их накидки из тонкой шерсти и на головные повязки из полосатой ткани. Правда, бороды у них – как у нищих возле храма, которые нарочно засовывают туда солому и пачкают их глиной, чтобы вызвать жалость. У этих в бородах были какие-то стружки и, кажется, тоже сухая глина.

– Вот что. Нужно подстеречь, когда станут менять священную крестовину, чтобы взять щепочки, – додумался Левад. – Будет что отослать домой.

– А вот любопытно, куда они денут старых ослов, которые вращали крестовину? – спросил я. – Ведь такое животное – честь для нашего храма. Весь Субат-Телль будет приносить ему сено. Там есть один приметный, с очень длинным хвостом.

– Да, я тоже его заметил. И на храпе у него два белых пятна у ноздрей. Может, спросить у хозяина? Вряд ли нам продадут этого осла, но хозяин мог бы его выкупить и уступить нам, а мы бы отработали, – сказал Тахмад.

– Представляешь, сколько за него запросят? Осел, служивший Мардуку! Осел, над которым – рука самого Мардука!

Тут пришли Гамид и Гугуд с лопатами. Разом с ними появилась Таш. Теперь она была не в открытом платье младшей жрицы и не в сандалиях из тонких ремешков, а в одежде женщины-огородницы – такой, чтобы солнце не сожгло кожу. И волосы, и лоб, и подбородок были прикрыты.