Он глаза закатил и что-то едва слышно простонал, но когда голову опустил и прижался лбом к её лбу, выглядел более серьёзным, чем минуту назад.
– Думаешь?
– Да. А я поскучаю, – проговорила она шёпотом, заглядывая ему в глаза.
– И чем ты займёшься, пока будешь скучать по мне? Магазинами?
– Магазинами, – подтвердила Ира. – А ещё схожу на открытие выставки Андреаса Вагенаса, мне Сьюзи достала пригласительный.
Миша чуть нахмурился, пытаясь собраться с мыслями.
– Вагенас… Да, помню, грек-скульптор. Кто-то мне рассказывал.
– Я тебе и рассказывала, – сказала Ира громче, отходя от мужа и доставая из буфета тарелки. – У него есть одна скульптура, называется «Обнажённая Гера», она впервые будет выставляться. Хочу увидеть собственными глазами.
– Обнажённая? Интересно.
Ира рассмеялась.
– Поезжай в Париж! Интересно ему. Говорят, по окончании турне её выкупят, и появится ли она ещё где-то, большой вопрос.
– Кто купит?
– Неизвестно. Ты же знаешь, Сьюзи работает в «Тейт», и то говорит, что кроме слухов никакой достоверной информации. Но поговаривают, – Ира сделала паузу и повторила, – поговаривают, что «Гера» будет стоит не меньше трёхсот тысяч евро.
Миша присвистнул.
– Не слабо.
– Поэтому я должна её увидеть, пока есть такая возможность.
– А сам гений интервью даёт?
– Понятия не имею. – Ира кинула на мужа весёлый взгляд. – Мне, в отличие от тебя, в голову не приходило подобным интересоваться. Кто меня к нему подпустит? Я иду туда в надежде приобщиться к прекрасному, – закончила она с ноткой иронии.
Сафронов фыркнул, не собираясь соглашаться. К жене подошёл и ещё раз её поцеловал, на этот раз в щёку. Губы ласково прижались и задержались, усиливая крепость, казалось бы, мимолётного, ничего не значащего поцелуя.
– Как может какая-то гипсовая тётка, пусть она и Гера…
– Мраморная.
– Что?
– Она сделана из белого мрамора.
– Пусть. Но как она может сравниться с моей женой? Такой тёплой, – добавил он, обнимая её за талию и прижимаясь к её спине, – такой нежной, так хорошо пахнущей? Она всего лишь камень, а ты настоящая.
Ира улыбнулась.
– Я запомню, – пообещала она. Отвернулась, посмотрела на приготовленные тарелки, и вдруг опомнилась, поспешно добавила: – Я люблю тебя.
– И я тебя, милая.
Почему-то слова любви у Миши всегда получались более холодными и отстранёнными, чем комплименты, которые он произносил за минуту до этого. Слово «любовь» для её мужа значило меньше, чем поступки, которые он совершал. И с этим приходилось мириться.
– Миша, Миша, иди сюда! – послышался бодрый голос Валентины Александровны из комнаты. – Посмотри, я привезла твои детские фотографии. Ты, наверное, их сто лет не видел.
– Иду, мама.
Миша ещё раз быстро клюнул её в щёку, после чего поспешил из кухни выйти, а Ира постаралась справиться со сбившимся дыханием. Опять дети…
– 2 —
Это было невероятно, но они постоянно сталкивались взглядами. Помещение выставочного зала было заполнено людьми, то и дело сверкали фотовспышки, приглашенные ни минуты не стояли на месте, двигались по залу, рассматривая скульптуры. У «Обнажённой Геры» собралась целая толпа, гул голосов не смолкал, а, кажется, лишь набирал силу, а Ира чувствовала себя не в своей тарелке, если честно, позабыв, для чего она здесь.
У этой самой «Геры» она и столкнулась с ним в первый раз. Глазами.
Один короткий взгляд, и никакого сбившегося дыхания или покачнувшейся под ногами земли. Просто никак не могла отвернуться. Смотрела, не понимая, что этот человек здесь делает, и как судьба подобное допустила. Оказывается, Земля на самом деле круглая, и они по нелепой случайности, спустя столько лет, оказались на расстоянии двадцати метров друг от друга. Расстались на набережной небольшого черноморского городка пять лет назад, Ира даже помнила, во что была одета тем вечером – в лёгкий ситцевый сарафан. А теперь, по какому-то дикому стечению обстоятельств, она в Лондоне, в выставочном зале Академии искусств, на ней платье от Марка Джейкобса, а на Лёшке смокинг. И выглядит он в нём весьма гармонично, и ведёт себя естественно, только смотрит не на собеседников, а тоже без конца взглядом отыскивает её в толпе.