Худющий и длинный, словно жердь, мужичок запрягал свою такую же тощую кобылку, с рёбрами выпирающими по бокам. Подошёл к лошади, собрав на дне сумки остатки утрешнего каравая, и поднёс к морде. Жадно втянув воздух ноздрями, она начала шершавым языком слизывать крошки и чуть не хватанула зубами ладонь, благо успел отдёрнуть. Вытащил из котомки оставшийся от обеда кусок хлеба и отдал ей, настолько жалко стало смотреть в уставившиеся на меня голодные глаза.

Подошёл хозяин.

– Какого меряка прикармливаешь, никак увести у меня собрался?

– Не-ет. Жа-а-лко-о ста-а-ло.

– Жалостливый значит.

Окинул меня взглядом.

– Куда тебе?

– К ле-е-ка-а-рю-ю, в Ду-у-ра-а-ци-и-ю.

– Ну, до столицы не довезу, а вот до Сомовки можно. Деньги, значит на лекаря есть?

– Не-е-м-но-о-го…

– Сомневаюсь, что тебе хватит, они там очень жадные… Ладно, но только до Сомовки.

– У-уж ка-а-к бла-а-го-о-да-аре-е-н.

Порылся в котомке, достал один из пирожков, купленных в дорогу, и протянул ему.

– Вот спасибо, а то пока торговал сеном, не успел поесть, а ты меня, значит, выручил, – и уминая за обе щеки пирог, уселся на телегу, махнув рукой, чтобы тоже садился. Меня два раза приглашать не надо, тут же пристроился. Он дернул поводья и телега, жутко заскрипев, тронулась в путь

Задремав, от сытости, молчания возницы и монотонного скрипа телеги, вдруг вспомнил, что Уся сунула в дорогу что-то маленькое, замотанное в тряпицу. Любопытство сразу взбодрило, достал из кармана штанов свёрток, принюхался, вроде ничем не пахнет, потихоньку развернул. Вот это да, на солнце засверкал чёрными полированными гранями карамнец, который используют при сильном отравлении или для укрепления тела. Вещь стоящая, хоть и маленький кусочек, но денег немалых за него плачено. Приходилось самому несколько раз его добывать, занятие не из приятных, ползать среди летучих мышей и соскребать его со стен. Кстати, в дороге, всякое бывает, от отравы может пригодиться. Ну, спасибо, Уся, за подарок. Сунув свёрток в один из потайных карманов котомки, огляделся по сторонам. Эта дорога мне была знакома, не раз ходил по ней в столицу, через Сурью, Сомовку обходил стороной, у меня имелась своя протоптанная дорожка напрямки.

Солнце уже клонилось к закату, когда въехали через ворота в деревню. Остановив телегу у крайнего дому, крестьянин слез с неё и, разминая ноги, подошёл ко мне.

– Ну вот и приехали. Дальше пешим, в столицу нашенские ничего не возят, поборы охраны на воротах большие, да, и не каждого пустят, бедным и нищим вход запрещён, чтобы не портили улицы своим духом. Так что, удачи туда пройти и лекаря найти.

Спрыгнул с телеги и поблагодарив поклоном, протянул приготовленную денежку.

– Спасибо, конечно, поди тебе она тоже не лишняя? -чуть прищурив глаза, глянул он на меня, но монетку забрал.

Поскреб по дну котомки, в поисках крошек, а нашёл в углу завалявшийся сухарь. Подошёл к лошади и сунул ей в рот. Она счастливо им захрустела, замотав головой вверх-вниз, кося на меня почти влюблённые глаза.

– Хорош баловать, а то перестанет слушаться, – вроде строго, буркнул хозяин, но чувствовалось, одобряет мой поступок.

Ещё раз поклонившись ему, поковылял вдоль деревенской улицы, решив, что заночую недалече, у меня тут место приметное есть, не одиножды останавливался. За спиной раздалось лошадиное ржание, вроде как пожелание доброго пути. Ну, и тебе всего хорошего, коняшка.

Расположился на ночлег в шалаше, соорудив его наскоро в зарослях елохии, растущей на взгорке у речушки, с такой прозрачной водой, что, кажись, протяни руку и дотянешься до камушков на дне, ан нет, можно и с головой уйти под воду, прямо у берега. Достал, припрятанные здесь, ещё в прошлый раз, снасти, расставил силки по кустам, да ивовые морды притопил у берега. Костёр решил не разводить, деревня недалеко, да и конный патруль может рыскать, проверяя окрестности столицы. Выкопал ямку, прямо в шалаше, по колено глубиной, поставил на песчаное дно низенькую толстую свечку из хазалии, она долго горит и запаха не даёт, зато всяких мошек хорошо отпугивает. Устроившись рядом с шалашом, расстелил на траве рукомойник и достав, прикупленную в Сурье снедь, разделил на две части, одну на ужин, другую на завтрак. Квас ещё днём закончился, пришлось спуститься к речке, зачерпнуть воды. Покончив с едой, прибрался, а чтобы зверьё не приманивалось на съестные запасы, посыпал траву кругом пеплом прутняка. Навесил рушник на входе в шалаш и улегся калачиком спать, рядом с ямкой, где горела свеча. Так, глядя на огонь и лежал, пока не почувствовал, что засыпаю.