Откинув полог шарабана, толстяк уставился на меня, ожидая какое впечатление произведёт зверь. Не выходя из образа, округлил глаза и радостно захлопал в ладоши.

– Тебе, брат, надо шутом, работать. Это точно твоё призвание, – разочарованно сказал он, хлопнул по плечу и пошёл прочь.

Осторожно взобравшись в высокий шарабан, опустил полог, достал мазь и потихоньку подошёл к клетке, занимавшей почти половину повозки. В потёмках, раздавалось тихое посапывание. Чтобы не напугать, помахал баночкой с вонючей мазью у прутьев. Яркие жёлтые огромные глаза уставились на меня, послышалось громкое принюхивание, затем осторожные шаги. Когда её морда просунулась между прутьями, слегка задел мазью ей нос, она шумно втянула ноздрями и почти замурлыкала, как домашняя. Протянул к ней руку и погладил пальцем с мазью шерсть на шее и за ушами. Тихо позвал.

– Лира, Лира…

Она, мявкнув в ответ, улеглась на бок и похоже решила продолжить спать, не обращая на меня внимание. Ну, вот теперь и мне можно устраиваться на ночлег. Собрав охапки сена, валявшиеся на полу, соорудил себе подстилку, положив котомку под голову и откинув часть полога, чтобы свежий воздух выветрил запах мази, да и спать было сподручнее. Повозка плавно покачивалась на ямах, в тёмном небе то появлялись, то исчезали всполохи далёкой грозы, пахло травой, мокрой от росы, полевыми цветами и пыльной дорогой, мысли уносились куда-то вдаль, а глаза сами собой закрывались от усталости.

Проснулся от шума толпы. Выглянул из кибитки, похоже мы уже в Сурье, рынок на площади уже во всю жил своей жизнью: перебранивались торговцы за лучшее место, скрипели телеги с товаром, выкрикивали разносчики еды, предлагающие поесть, из лавок, окружавших рынок, раздавались голоса, зазывающие их посетить.

В шарабан заглянул хозяин, бросил взгляд на спящую кошку, затем на меня.

– Ну, что выспался?

– Да-а. Спа-а-сибо, что прию-ю-тили и до-о-ве-е-зли.

– Ну, дак, с тебя ещё причитается, – он протянул кожаную печатку Сурьи, которую получил на въезде в город у стражи для каждого из своих артистов, ну… и меня.

Забрав печать, собрался сказать слова благодарности, но он нетерпеливо махнул рукой, прервав мои потуги.

– Шатёр поставишь, Лиру покормишь, и мы в расчёте.

Без лишних слов перекинул котомку через плечо, спрыгнул с повозки и быстро, хоть и ковыляя, направился к толстяку, который уже выгружал полотно шатра из телеги.

Закончив с установкой балагана и покормив обрезками мяса Лиру, дружелюбно смотревшую на меня, особенно, после кормёжки, подошёл к хозяину, сказать, что поручения выполнил, и откланяться. Выслушав моё бебеканье, он достал, из стоявшего рядом на телеге ларя половину каравая, сунул мне в руки и пожелал доброго пути. Поблагодарив, поковылял к ближайшей лавке, чтобы узнать, где живёт Трот, на ходу жуя уже зачерствевший хлеб, чтобы угомонить урчащий желудок.

Лавка была открыта, но хозяина не было видно, похоже ушёл за товаром. Пока ждал, доел хлеб и шилом проколол дырку в печати Сурьи, чтобы надеть на шёлковый шнурок, где была уже надета печать Крючья. Когда покончил с делом и повесил шнурок на шею, под рубаху, нарисовался хозяин лавки. Оглядев меня презрительным взглядом, спросил, что надо. Ответил, что ищу лекаря Трота.

– Трот уважаемый человек, он таких оборванцев никогда принимать не будет, у него сам глава города лечится.

– Ме-е-ня к не-ему по-о-сла-ал Со-о-ли-и-д и-из Су-у-рьи.

– Я бы тебя тоже послал, если бы ты меня доставал с просьбой полечить задаром. Вон его дом, – сказал он, указав на здание из красного кирпича в три этажа, больше похоже на казарму, чем на жилой дом.