– А где находится вход в Пещеру? – пытался ухватиться за любую ниточку Дург.

– Они не сказали этого. Все, что я услышал от них, я передал. Но я и раньше слышал, что эта пещера – единственный путь из нашего мира в Думу. Другие эрлахи рассказывали, что из мира песчаных бурь пещера намного короче. Из нашего мира пройти ее невозможно. Я все сказал, – словно подвел черту в разговоре хозяин шатра и замолчал.

Дург понял, что больше никакой информации ему не добиться, и не стал продолжать этот разговор, дабы не выглядеть слишком назойливым.

– Пусть ваша дочь подает нам чай, – с легким поклоном произнес Дург, тем самым соглашаясь с окончанием разговора.

– Нийдэ – рабыня, она не дочь мне, – ответил хозяин шатра с легким кивком головы.

Дург в ответ еще раз слегка наклонил голову.

– Максимилиан, – обратился к своему слуге Дург, присаживаясь на ковер, – девушку, которая прислуживает нам, зовут Нийдэ.

– И она, конечно же, дочка хозяина? – с досадой в голосе, выпустив при этом весь воздух из своей тщедушной груди глубоким выдохом, произнес рыжий.

– Да нет, мой друг, она всего лишь рабыня, – сказал Дург, пристально вглядываясь в лицо Максимилиана, пытаясь не пропустить его реакцию на сказанное.

Широкая гнилозубая улыбка не заставила себя долго ждать. Ожидаемая Дургом улыбка. Еще ни разу ему не удавалось сдержать смех, когда он видел, как рот Максимилиана, раздвигаясь, тянул за собой все лицо, превращая его в почти клоунскую гримасу. Дург специально провокационной фразой узнал у хозяина шатра про девушку и сейчас был явно доволен собой, произведя впечатление на рыжего друга.

– Когда же она уже принесет нам чай, – заерзав на потертом ковре задом, с нетерпением в голосе проговорил рыжий.

Когда девушка, по обыкновению, «вплыла» в шатер, Максимилиан так пристально впился в нее взглядом, что Дург опять рассмеялся, проследив за ним. Девушка поставила чайник с чашками перед гостями и собиралась уходить, но Дург неожиданно спросил ее:

– Нийдэ, тебе нравится мой спутник?

Она на секунду остановилась, бросив украдкой смущенный взгляд на рыжего студента, и, не сказав ни слова, убежала.

Как только она скрылась за пологом шатра, оттуда раздалась громкая брань хозяина.

– Что вы сказали ей, Дург? – с озабоченно-испуганным видом спросил Максимилиан.

– Ты думаешь, у нее из-за этого сейчас проблемы? – совершенно спокойно ответил Дург. – Перестань, мало ли за что может получить взбучку кухонная прислуга.

– Простите меня, Дург, за то, что я вам сейчас скажу, но смолчать я не смогу, – говоря эту фразу, Максимилиан был серьезен, как никогда. – Вам, сеньорам, непонятны большие беды и обиды маленьких людей. Для вас это всего лишь рядовая, ничего не значащая взбучка прислуги. А я, если услышу сейчас, что этот толстобрюхий усач бьет ее, выну свой меч, пойду и вспорю ему его толстое брюхо.

– Не слишком ли рано ты решил по всякому мелкому поводу пускать в ход оружие? Ты стал слишком сердобольным и сентиментальным? Или любовь с первого взгляда вскружила тебе голову так, что ты готов завтра на рыночной площади лишиться этой самой головы? Да еще и меня потянуть за собой. Даже если я не стану защищать тебя, они тот факт, что я приехал с тобой, уже поставят мне в вину. Не говоря уже о том, что своим безумным поступком ты поставишь крест на выполнении задания короля, задания государственной важности.

Речь Дурга была убедительной. Максимилиан приутих, осознав, что погорячился. Он извинился, пообещав впредь быть более сдержанным.

– Я намеренно задел твои чувства, – продолжил Дург, – история знает случаи, когда из-за любовных связей люди предавали своих соплеменников, сдавая врагу целые города.