– За отцом ухаживаю. Больше некому, – врал я.

И тут произошло нечто-то в духе греческой трагедии. Потому что сотрудница достала из стола злобную маску: ну сейчас бросится и покусает:

– А его почему не оптимизировали?

– А он здоровый, – продолжал я лихо лгать, войдя в роль. Думаю, у меня и глаза в это время стали голубыми… Почему голубоглазые считаются самыми отчаянными вралями, я не знал. Примета, наверное, народная. Я заморгал глазами.

– Простите, зеркальца нет? —

Маска опешила:

– А что?

– Мушка, видать, в глаз залетела… —

К моему ужасу я увидел себя в зеркальце невозможным красавцем: седеющие волосы и ярко-голубые славянские глаза… Как у белой кошки или синеглазой женщины на картине Модильяни… «Нет, у кошки красивее», – мысленно сравнил я…

Почему я решил, что у славян должны быть обязательно голубые глаза? – В юности был на Севере. – Там оно как раз так. А вот сколь не «листал» в голове известные картины художников, глаза русичей как будто везде были карими, как и у меня на самом деле…

– Помочь? – ледяным гласом вопросила маска.

– Справлюсь, – ответил я. И сделал вид, что извлекаю мушку. —

Мушка прекрасно отвлекла маску от меня и от оптимизации. Сотрудница выдала мне временный документ по поводу проезда.

– Через месяц явитесь за новой общественной картой, – сказала она, убирая зеркальце и злобную маску в ящик стола и обнажая первоначальное лицо. Оно было каким-то затёртым. «Тётка, наверное, спит вверх задницей», – решил я. – Бред, бред, бред»… – И поспешил вон.

Я без осложнений снял деньги в банке и заказал карту. Поэтому, когда в комнатной двери нарисовался блин комнатосдавателя, мы быстро уладили наше дело.

Когда мягко и нагло давят, я теряю сообразительность. «Зачем отдал здесь, а не в банке?» – запоздало понял я, вспотел и покраснел. Но было поздно.

Толстый напоминал какое-то хищное животное, которое играло с жертвой перед тем, как съесть… Нет, ошибся: он походил на дельфина… Не слыхали? – Стая дельфинов окружает человека в море и начинает играть им с самым добродушным видом: кидают человека, как мячик. Человеку сначала смешно. Да только потом рёбра ломаться начинают от сильных подкидываний. Тут уже ор, мат, хрип… – Вы поняли.

– Тут вот ещё что, – сказал толстый, чуть прикрыв глазки. С них, казалось, сейчас жир потечёт. – У нас предусмотрены услуги для более полного удовлетворения жизненных потребностей постояльцев.

– Какие? – спокойно поинтересовался я. —

Толстый изобразил из себя жеманную девочку. —

– Поесть и удовлетворить желудок вы можете без труда. Опорожниться – пожалуйста, вот туалет. Но у вас же ещё есть и простата. А этот орган требует работы, как и все остальные. —

Глазки толстого сузились до предела. И сейчас он напоминал уже кота, внаглую съевшего блюдце сметаны. —

– И что же, – спросил я, хмурясь и глядя на жир, капающий из глазок толстого на пол – в самом деле, должна.

– А то, что у нас в штате девочки – проверенные, опытные, как хотите: спереди, сзади, в рот, на пару – по прейскуранту, – выпалил толстый на одном дыхании, опасаясь, что я перерву, и с вежливым поклоном, вытащив из папки, предложил мне упомянутый прейскурант. —

У меня, как у мужчины, конечно же, шевельнулось в штанах и произошло некое помрачение сознания. Но я, и даже не оттого, что я человек молящийся, а оттого, что жизнь прожил и на людей нагляделся до рвоты, решительно поставил между прейскурантом и моей грудью ладонь:

– Нет, дорогой мой, – тепло молвил я с задушевной улыбкой, напрягаясь, как бы соврать ловчее, чтобы не обидеть хозяина…

Люди гнуснейшую жизнь устроили, в которой, что ни поворот, а лгать необходимо – вечную душу марать. Иначе чревато