Юлии Пирожковой

В начале 90-х мы проводили все лето у бабушки в Бахчисарае в ее частном доме. Мы – это бабушка с мужем, Иваном Тимофеевичем (он же дед), мама, мы с Олей и двоюродной сестрой Дашей. От дедовской родни поступил звонок: они купили путевки в пансионат у моря, но не успевали туда приехать к назначенной дате и предлагали нам вместо них пожить там несколько дней. Все согласились и чуть ли не на следующий день мы выехали.

В белые «жигули» деда поместились: сам дед, мама на переднем сидении, а на заднем бабушка с тремя внучками. Я не помню, в каком именно месте на черноморском побережье был тот пансионат. Зато очень хорошо помню обстановку – комнатка была метров десять, в ней разместился продавленный диван, одна кровать и раскладушка. При входе был умывальник и туалет, а вот душевая находилась в отдельно стоящем здании на улице. В общем, дед и бабушка помогли нам заселиться и уехали.

В первый же день я так обгорела на солнце, что вечером поднялась температура. Потому меня разместили на раскладушке, и, хотя любое движение причиняло боль, это была роскошь – спать одной.

Чем нас кормили на завтрак – не помню. Но на обед мы увидели борщ с толстым слоем навара, настолько жирный был, что в нем ложка не тонула. Плов напоминал по вкусу крем и был тоже обильно сдобрен маслом. Мы пообедали хлебом и компотом. Вышли, не притронувшись к еде под неодобрительные взгляды западенцев4, за глаза и в глаза называвших нас москалями. Дедовские родственники тоже были с Западной Украины. Пару дней на такой диете, и мы взвыли. Вечером позвонили из телефона-автомата бабушке и на перебой кричали в черную телефонную трубку, что мы голодные. Бабушка восприняла нашу просьбу как призыв к действию и вышла в ночную смену. Вместе с тестом и начинкой. А утром, когда все отдыхающие потянулись в сторону столовой, мы увидели спешащую к нам бабушку с огромным эмалированным тазиком в руках. Как сейчас я вижу ее полную ладную фигуру, с платком на голове, тазом этим в руках, заботливо обернутым полотенцем. И деда, медленно бредущего за ней с авоськами, полными трехлитровыми банками компота. Порыв морского ветра сорвал с тазика полотенце, и все увидели гору красивых румяных пирожков. На нас стали оборачиваться. Волшебные пирожки с картошкой, с мясом, с луком и яйцом, с яблочно-сливовой начинкой и еще ватрушки с творогом. Мы, кажется, глотали их не жуя, запивая алычовым компотом. На них три дня и продержались.

Зима в Норильске суровая. Шубы и шапки из норки, песца, кролика и каракуля не только грели, но и говорили об определенном статусе владелицы. Так что изделие из ценного меха было желанным подарком для девочек любого возраста.

В 90-е в Норильске одним из воровских промыслов была кража головных уборов и горжеток с прохожих. Злоумышленник просто срывал шапку или воротник и убегал.

Ксюша была дочкой медсестры. Мама воспитывала ее одна, жили довольно скромно. Девочка хорошо училась, занималась спортом, была школьной активисткой. В честь дня рождения и успешного окончания полугодия, мама подарила ей долгожданную норковую шапку.

Полярная ночь. Метель усилилась. Ксюша спешила домой. Мимо нее быстрым шагом прошел мужчина и, срывая мамин подарок, начал убегать. Девочка слишком давно мечтала об этой шапке. Она догнала этого мужчину, сбила с ног и держала в захвате до приезда милиции – разряд по легкой атлетике и несколько лет занятий дзюдо позволили легко вернуть отобранное.

В тот год мне исполнилось 12. Мы никуда не поехали из Норильска и все лето провели в городе.

Сестра вылетела из института, и папа устроил ее к себе на работу. Сначала помощницей маркшейдера, а потом и секретарем.