Затем появилась новость о еще более шокирующем преступлении, произошедшем вскоре после взрыва: о массовом, с десятками жертв расстреле в летнем молодежном лагере правящей Норвежской рабочей партии. И тут в головах людей окончательно все совпало: никаких сомнений, это координированные атаки исламских террористов. Неясно только, местные ли они или засланные из «Аль-Каиды», но никто уже не сомневался, что преступники – мусульмане-экстремисты.
Однако, как выяснилось, преступник оказался всего один. Звали его Андерс Брейвик. Он не был мусульманином; более того, он ненавидел мусульман. Атаки Брейвика были направлены против правительства, которое, по его мнению, своей политикой мультикультурализма предало Норвегию. После ареста Брейвика тех, кто поторопился с выводами, осуждали, обвиняли в исламофобии – не без оснований, впрочем, потому что некоторые уж слишком рьяно накинулись на всех мусульман скопом. Однако, если учитывать известные к тому времени факты и богатую историю массовых терактов за предыдущее десятилетие, причины подозревать мусульманских террористов действительно были весомые. Ученый назвал бы их правдоподобной гипотезой – но обращался бы с этой гипотезой совершенно иначе.
Как все люди, ученые обладают интуицией. За бесчисленными прорывами в науке часто стоят догадки и озарения – когда человек чувствует, что ему открылась истина, даже если у него нет доказательств. Взаимодействие системы 1 и системы 2 может быть весьма тонким и продуктивным. Но ученых учат осторожности. Они знают, что, как бы ни хотелось назвать выношенную идею Истиной, нужно сначала дать слово альтернативным объяснениям. И всегда следует серьезно рассматривать вероятность того, что изначальная догадка неверна. На самом деле в науке лучшее доказательство правдивости той или иной гипотезы – эксперимент, который устраивают с целью доказать, что она ложна, но не преуспевают в этом. Ученый должен быть в состоянии ответить на вопрос: «Что может убедить меня в том, что я не прав?» Если он не может ответить – это знак, что ученый слишком привязался к своим убеждениям.
Ключевой фактор в данном случае – сомнение. Ученые могут так же сильно, как все люди, чувствовать, что знают Правду. Но они понимают, что чувства следует оставить в стороне и заменить их тонко отмеренной степенью неуверенности. Эта неуверенность впоследствии может быть уменьшена – с помощью дальнейших исследований, – но никогда не станет равна нулю.
Описываемая нами научная осмотрительность противоречит сути человеческой натуры. Как показали новостные спекуляции после норвежских терактов, у людей есть природная склонность хвататься за первое подходящее объяснение и радостно собирать подтверждающие его доказательства, не проверяя их на достоверность и пропуская факты, не укладывающиеся в теорию. Психологи называют такое поведение предвзятостью подтверждения. Мы практически никогда не ищем доказательства, которые опровергают наше первое предположение, а даже когда их суют нам под нос, активно проявляем скептицизм: ищем – и находим! – причины, пусть самые малоубедительные, чтобы подвергнуть сомнению предъявленные доказательства или вообще их отбросить