Показателен в этом плане и другой фрагмент воспоминаний Родзянко. Когда великая княгиня Мария Павловна заявила ему о том, что императрицу надо уничтожить, председатель Думы якобы ответил ей так: «Ваше высочество, <…> позвольте мне считать этот наш разговор не бывшим, потому что если вы обратились ко мне как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к государю императору и доложить ему, что великая княгиня Мария Павловна заявила мне, что надо уничтожить императрицу…».

«Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года, – свидетельствует Родзянко. – Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию. После убийства Распутина разговоры об этом стали еще более настойчивыми. Многие при этом были совершенно искренне убеждены, что я подготовляю переворот, и что мне в этом помогают многие из гвардейских офицеров и английский посол Бьюкенен». Правда, утверждал далее председатель Думы, его такие разговоры «приводили в негодование», поскольку он был против того, чтобы «впутывать Думу в неизбежную смуту» и подчеркивал: «Дворцовые перевороты не дело законодательных палат». Впрочем, позже, в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Родзянко не без гордости сообщит: «мой кабинет это был фокус всех новостей и отчасти сплетен. Я все знал, что говорилось; но многое мне приходилось в одно ухо впускать, в другое выпускать».

В Государственной думе Родзянко вел себя все более пристрастно, покровительствуя либеральной и левой оппозиции и обрывая речи правых, протестовавших против «штурма власти». В частных разговорах он позволял себе достаточно резкие заявления: «Правительство и императрица Александра Федоровна ведут Россию к сепаратному миру и к позору, отдают нас в руки Германии». И делал вывод, как спасти страну от революции: «…Это достижимо только при условии удаления царицы. (…) Пока она у власти мы будем идти к гибели».

В свою очередь, императрица с 1916 года в письмах к супругу называет Родзянко «мерзким», «гадиной», «ужасным человеком». 17 сентября 1916 года императрица напишет: «Как я хотела бы, чтоб Родзянко повесили – ужасный человек и такой нахал». Это не помешало Родзянко заявить Николаю II: «Не заставляйте, ваше величество, (…) чтобы народ выбирал между вами и благом родины», а затем, на заданный царем вопрос: «Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..», Родзянко выпалил: «Да, ваше величество, двадцать два года вы стояли на неправильном пути».

Неслучайно в глазах общества Родзянко превращался в героя. В конце 1916 года, после инцидента с правым депутатом Н. Е. Марковым, назвавшим председателя Думы за лишение его слова «мерзавцем», обиженный Родзянко оказался в ореоле славы. К нему шли огромным потоком со всех концов России приветствия и трогательные телеграммы. Как замечала одна из газет, Родзянко все поздравляли, приветствовали, соболезновали и «по телеграфу поцеловать пробовали». Кабинет председателя Думы был заставлен цветами, незнакомые ему дамы и юные девицы посылали приветы и посвящали стихотворения. Вся «мыслящая Россия» выражала ему свое сочувствие и осуждала черносотенного оратора, осмелившегося оскорбить главу народного представительства.

А 1 января 1917 года во время новогоднего приема в Зимнем дворце Родзянко позволил себе выпад по адресу министра внутренних дел А. Д. Протопопова, которому демонстративно отказался подать руку со словами: «Оставьте меня. Вы мне гадки!» Этот поступок еще больше укрепил репутацию Родзянко как бескомпромиссного политика и патриота.