Недавно я выбежал в испуге из большого православного магазина в Москве. Повторилась паника супермаркета. Много! Очень много! Это хорошо и радостно, что издано столько книг, что доступны издания на разных языках, но как нам с этим справиться? Как пережить доступность и изобилие святынь, золото храмов и роскошь иконостасов? Нет ли здесь постмодернистской диспропорции между знаком и значительным?

После очередного книжного приступа доктор приказал слугам Дон Кихота заложить кирпичами дверь в библиотеку. Когда «доблестный рыцарь» пришел в себя, он по привычке стал искать заветную комнату с книгами. Вместо двери – гладкая стена, оклеенная свежими обоями.

– Где вход?

– Куда?

– В библиотеку.

– Какая библиотека? Не было тут никакой библиотеки. Придумали тоже!

Надо ли и нам сжигать библиотеки и раздать церковные богатства нищим? Это исключительная мера, тем более что у нее есть авторские права. Некто Иуда Симонов Искариот, человек гибкого ума и нерастраченных талантов, был возмущен поступком бедной женщины, выплеснувшей целый алавастр драгоценного мира на ноги Спасителя.

– Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? (Ин. 12: 5).

Полезное и рационально обоснованное предложение. Но Христос принял сторону женщины, оправдал ее правоту. Никакой постмодернизм, никакое обнищавшее героизмом время не отберет у человека право на широкий и бескорыстный жест, который идет от избытка сердца. Был бы этот избыток! Оскудевшую современность не спасешь заколачиванием библиотек. Надо давать место поступку, подвигу и героизму, даже в малом, даже в обыденном, не боясь насмешек и желчной иронии. А потому в романтике Дон Кихота больше правды, чем в рационализме Иуды.

Анна Андреевна Ахматова была настоящей дамой. Ее мнение ценили, перед ее взором трепетали. Однако была дама, которой смущалась сама Ахматова. По возрасту она бы годилась Анне Андреевне в бабушки, если бы не одно затруднение: дама была статуей. «Девушка с кувшином» – это фонтан в Екатерининском парке Царского Села. Невероятной красоты образ, который завораживал питерскую поэтессу:

И девушка, и кувшин были старше Ахматовой, но гораздо младше Пушкина, однако именно Александр Сергеевич был первым певцом и пророком волшебного фонтана. У него есть знаменитое стихотворение «Царскосельская статуя»:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печальна сидит, праздный держа черепок. Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, под вечной струей, вечно печальна сидит.

И не важно, что скульптор изобразил сюжет басни Лафонтена, и кувшин был не с водой, а с молоком. То, что увидел Пушкин, – правда, с которой никто не станет спорить. Хотя нашелся один талантливый юноша, который через много лет «осадил» гения:

Озорника звали Алексей Константинович Толстой. Известный поэт и юморист. Но здесь я вспоминаю всех этих замечательных людей не для того, чтобы освежить славные страницы русской культуры. Мне интересно, как по-разному могут видеть люди одну и ту же картину, один и тот же образ. Кто из них прав, а кто заблуждается?

Оба правы. Каждый по-своему. У статуи есть автор, талантливый русский скульптор, есть инженер, который провел воду, используя законы гидравлики, есть художник, который грамотно и умело организовал ландшафт, и все это вместе производит волшебное впечатление, так волновавшее воображение поэтов.

Люди помнят Пушкина и Ахматову, но мало кто вспомнит имя автора фонтана. Почему? Потому что поэты – пророки универсальной духовности. У них есть дар видеть мир не так, как видят его обычные люди, и мы интуитивно понимаем, что их взгляд не более точен, а более правдив. В нем больше правды, чем во всех диссертациях ученых, что вовсе эти диссертации не перечеркивает.