Гордыня, однако, справедливо считается первичным грехом в мире. А путь к мудрости, одной из возвышенных добродетелей, устроен так, что может работать не иначе, как посредством изгнания. Поэтому тема изгнания, связанная с падением ангелов, лейтмотивом проходит через всё творчество Пушкина.

Бес «запутывающий», «кружащий» по дорогам («Бесы», 1830);

Тему «отпадения бесов» можно обнаружить у Пушкина и в его лирико-философском шедевре «Бесы» (1830). Кроме беса, запутывающего запоздалому путнику дорогу, мы увидим здесь «в беспредельной вышине» целый рой демонов, «покинувших поле небесной битвы», и представших здесь у Пушкина совершенно неприкаянными изгоями:

Как и в ветхозаветном мифе, здесь у Пушкина мы видим бывших непокорных ангелов сброшенными с небес (с «беспредельной вышины»). И предстают они не традиционными исчадиями ада, и не окутанные клубами серного дыма, а скорее, собратьями самого «запоздалого путника» по его злосчастной судьбе:

По народным легендам, когда бывшие ангелы падали – кто в воду, кто в лес, кто в поле, они превращались затем в духов отдельных урочищ («Вижу: духи собралися…»). Здесь у Пушкина в «Бесах» (1830), «средь белеющих равнин», мы видим одного из таких духов – запутывающего путнику дорогу.

Здесь же в «Бесах» у Пушкина мы можем встретиться ещё с одним бесом, обернувшимся столпом, – верстою на дороге. По всевозможным поверьям, действительно, помимо органических форм, дьявол имеет способность обращаться в неорганические формы. В «Бесах» мы тоже можем видеть его превращение и его различные трансформации, рисующие бытие беса призрачным и непостоянным:

Бес, легко оборачивающийся в любые неорганические формы, также легко может развоплощатсья. Он – олицетворение запутывающего начала («заблуждения») и может обернуться любой враждебной человеку стихией. Согласно признаниям ведьм, которые можно встретить в демонологиях, дьявол часто являлся им, например, в образе вихря. Нечто подобное – беса, кружащего, как вихрь, – мы встречаем и у Пушкина:

Бес действует здесь у Пушкина как проводник на границе двух реальностей, сначала сбивая путника с дороги, а затем направляя его по «своему» пути и указывая свою – якобы «правильную» – дорогу. Обычно это непростая траектория, скорее напоминающая скрипичный ключ или розетку с девятью кругами («девять раз наделяющая смертных днями и ночами» в продолжение их пути по некой траектории падения-восхождения) – из тех, что сам Пушкин так любил чертить на листах своих рукописей.

Пушкинская сцена встречи «запоздалого путника» с адскими изгнанниками «средь белеющих равнин» преобразуется в сложную сцену двойного трансуровнего перемещения: с одной стороны, это восхождение героя-путника в некие пределы в сопровождении запутывающего беса; с другой стороны, – это одновременно происходящая картина отпадения бесов, очевидно, в результате их изгнания. Сложное и философски объёмное мышление Пушкина перерабатывает здесь глубинные пласты художественного наследия – как фольклорно-мифопоэтического, так и литературного.

В конечном итоге, изгнание бесов на землю, которое мы тут предположительно видим у Пушкина, – есть такой усложнённый Пушкиным фольклорно-мифологический перевёртыш, своеобразно рисующий понимание смерти (жизни) как смены миров.