Начинается этот процесс с того, что человека, вступающего в преклонные лета, все время тянет углубиться в воспоминания о былом. Он находит весьма великое удовольствие в магии оживления пережитого. Вызванные к жизни события давно ушедших лет, предстают ему в виде мягкого и нежного полотна, сотканного из некой облачной душевной субстанции, и старик испытывает огромное блаженство, когда с головой погружается в него. При этом его памятование не носит мыслительного характера: в нем нет ни логики, ни последовательности разворачивающихся событий, наоборот, все зримые явления предстают в виде ярких образов, напоминающих сновидения, будто каждый из них – это мазок кисти на холсте художника-импрессиониста. И все это сопровождается щемящей грустью и необычайно приятным ощущением, будто само время ласково омывает грезящего своими теплыми волнами.

В таком состоянии человек уже не в состоянии отличить явь от сна. Некоторые события, которые на самом деле происходили в его жизни, кажутся ему призрачными сновидениями, и наоборот сны вспоминаются как минувшая реальность. Духовные события начинают затмевать физические. Мало-помалу старик научается понимать, что сон – это такая же действительность, как и явь, и отдается новой реальности, растворяясь в ней. Порой, в таком состоянии он на самом деле засыпает, погружаясь в хорошо известную всем стариковскую дремоту. Со временем его видения становятся все более и более фантасмагоричными. Постепенно, пробуждаясь от подобного наваждения, пожилой человек наяву начинает утрачивать воспоминание о только что посетившем его переживании, вплоть до его полного забвения. Но это не значит, что его душевно-духовная деятельность прекратилась.

Такую работу не проделать в суете кипучей будничной жизни. Необходимо особое состояние сознания, которое характеризуется непроизвольным и нерефлексируемым переходом из мышления головы – как правило, либо логического, либо онтологического склада, привычного для мира материи, – к мышлению сердца, где только и возможно оживление чувства истины. То есть, пожилому человеку необходимо войти в такое состояние сознания, когда он будет способен созерцать истину, исходя из непосредственности своего чувствования. Память же в этом процессе теряет свою обычную ориентированность на время и начинает подчиняться пространственной ориентированности, когда события становятся не в линию последовательностей: позже или раньше, а существуют как бы одновременно, располагаясь дальше или ближе, что можно трактовать как принцип организации пространства [7].

Это преобразование памяти, с точки зрения антропософии, является важнейшим условием для метаморфозы старости и сопровождается окостенением и склеротизацией организма. Все процессы как бы утрачивают свою жизненность и гибкость. Но в противовес им благодаря определенным сущностям, о свойствах которых речь пойдет немного позже, вырастает и развивается сила правильного и свободного мышления. Она распространяется настолько далеко, что временами ее необходимо смягчать и приглушать провалами в оперативной памяти при помощи известных болезней пожилого возраста, в частности – прогрессирующей сенильной деменцией и рассеянностью внимания, нередко сопровождающейся склерозом или идиопатическим синдромом Паркинсона. Более того, справедливо и обратное: без проявлений слабоумия такая мыслительная работа в принципе невозможна, поскольку человек, получающий в этом состоянии откровения горних миров не должен иметь возможности произвольно делиться ими с миром дольним. Поэтому старики часто очень хорошо помнят события давно минувших дней, но забывают, что происходило вчера, или час назад, или даже минуту назад. И это – справедливая плата за обретение той силы мышления, без которой им не прорваться в высшие миры.