Поднимаюсь на крыльцо и стучу в дверь. Тишина. Стучу настойчивее, дергаю за ручку. Я должна попасть внутрь, даже если это убьет меня. Самым бесцеремонным образом заглядываю в окна гостиной и кухни, пытаюсь их открыть – не выходит. Когда-то за этим столом мы с Оливией пили чай и молчали, понимая друг друга без слов. Мне хотелось бы сидеть с ней так снова, говоря о том, какой хорошей матерью она была. И есть. Огибаю дом в поиске возможных входов, но двери заперты, окна закрыты и плотно зашторены.

– Ты не похожа на вора.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с круглыми глазами мальчишки, ровесника Пита, сидящего на камне на заднем дворе.

– Потому что я не он. – Делаю шаг ему навстречу. – Как тебя зовут?

– Леонард Брэдсон. Но друзья зовут меня Ленни.

Я роюсь в закутках памяти в попытке вспомнить, что знаю о нем.

– Так это из-за тебя Питу поставили фингал пару лет назад?

Он опускает глаза, почесывая светлый затылок.

– Мне его тоже поставили, – признается он, отчего розовеет до кончиков ушей. – Так это ты…

– Смотря какая «ты» тебе нужна.

– Пит иногда говорит о тебе. И о своем брате. Он скучает по нему.

– Как и я. – Проглатываю очередной ком. – Почему ты тут?

– Мы с Питом договорились встретиться, а дома никого нет.

– Питер на поминках с мистером Арго.

– Да, но он уже должен был вернуться. – Он смотрит на часы, туго обхватившие запястье, и деловито выдает: – Мне нужно возвращаться.

Я невольно усмехаюсь, он словно играет в важного человека.

– Лето. Куда спешить?

– Пока отца нет, я должен заботиться о бабушке. Она позволила мне уйти всего на час.

– Что с ней?

– Старость.

В этот миг он взрослеет лет на тридцать и, кажется, знает все на свете.

– Когда ты успел стать таким умным?

– Всегда был. Бабушка говорит, что именно поэтому меня не любят в школе.

– Твоя бабушка права. А как же секция по боксу?

– Бросил. Насилие мне не по душе.

Он сползает с камня, достает из кармана мелок, закрученный в бумажку, и рисует крестик – это знак для Питера. Какая занятная система.

– Ты пыталась влезть в дом? – спрашивает Ленни, когда мы покидаем двор Арго.

– Я искала одного человека… Оливию, мать Пита. Не знаешь, где она?

– Я давно ее не видел. Она редко выходит.

– Почему?

– Не знаю, – говорит он и заливается краской – он не умеет лгать, но обещал Питу, что не выдаст тайну, и держит слово.

– Знаешь, Ленни, – я протягиваю ему руку, и он пожимает ее, – ты очень хороший друг.

Дом с фиолетовой крышей навевает воспоминания о событиях, которые я не переживала, однако воображения мне не занимать – картины маминого прошлого ярко встают перед глазами: прятки в чулане, окровавленные осколки стакана, тайные встречи с парнем, который примет сан, поцелуи украдкой, дневник, залитый слезами. Она не была счастлива в этом доме, ненавидимая и гонимая отцом. Порой я представляю, как сложилась бы наша жизнь, будь он терпимее и мягче, не будь он продуктом фабрики Корка: мы приезжали бы сюда на каникулы, купались в озере, пекли пироги и сидели вместе у камина, где дедушка читал бы мне сказки. Но все это не нужно и ни к чему – у истории нет сослагательного наклонения. К этому дому я испытываю непримиримую ненависть, но ничуть не меньшую любовь, ведь люблю тех, кто считает его своим, тех, ради кого я возвращаюсь и буду возвращаться снова и снова, пока город не уничтожит тяжестью прошлого.

Я помню день, когда мы приехали: семнадцатилетняя я с большими надеждами, непомерным эго и юношеским максимализмом, и малышка Молли, которая находила плюсы даже в пыли и паутине по углам. «Тут живут паучки», – говорила она, тыча в каждую из них пальцем.