Анх парил над ним, как бы стараясь побудить жезл еще к одному усилию. Была ли это тень руки – руки такой призрачной, что она лишь чуть-чуть обрисовывалась в свечении анха? Но что-то было, Талахасси не сомневалась, и это что-то протянулось к жезлу. Но прежде чем оно сумело приблизиться достаточно, чтобы схватить его, жезл переместился сам. Не вверх, как прежде, а как змея, несмотря на свою жесткость, по полу.

Опять воля завладела Талахасси, завертела ее и почти злобно толкнула вслед за ускользающим жезлом. Анх летал над ней, как бы кого-то отгоняя и защищая от чего-то, что она не могла видеть; он парил, совершая проворные стремительные движения, в то время как она была вынуждена повиноваться приказам своего странного захватчика. Она должна взять жезл в руки – теперь остался только этот приказ, заполнивший все ее сознание.

Снова раздался голос. И Талахасси смутно осознала, что песнопение прекратилось. Анх поплыл прочь от нее, скользя по воздуху, и повис в углу комнаты, по направлению к которому двигался жезл и Талахасси, бредущая за ним, спотыкаясь. Двигаясь как марионетка, обладающая разумом, повинуясь чужой воле, она была неуклюжей, медлительной, хотя все время старалась вырваться из-под этой власти.

Но воля была неумолимой, а ее ненависть горячей. Нет, эта ненависть относилась не к Талахасси, как к глупому орудию, которым нужно воспользоваться, но, точнее, как к врагу, противостоящему этой воле. Она увидела теперь, что жезл лежит спокойно.

Еще раз призрачное очертание промелькнуло через сияние его верхушки. Между тем воля швырнула ее вперед. Она споткнулась и упала, в то время как ее протянутая рука сомкнулась на другом конце жезла как раз тогда, когда он дернулся вверх. Талахасси держала жезл, как ей приказывали и заставляли. Эта сжимающая рука могла быть призрачной – если это была рука, – но в ней была сила, остановившая жезл. Анх опустился и коснулся его светящейся верхушки.

Это было подобно попаданию в область взрыва. Свет, жар, боль и такой грохот, что Талахасси оглушило. У девушки было ужасное ощущение, что ее закрутило над безмерной пустотой небытия. Другое «присутствие» исчезло. Ее руки вцепились теперь в жезл – не по принуждению, она продолжала сжимать жезл ради спасения своей собственной жизни. В нее хлынуло знание, что она должна позволить этому продолжиться, в противном случае ответом будет смерть – настолько противоестественная, что окажется намного хуже любой другой, когда-либо угрожавшей человеку.

Она собрала все свои силы, каждую их частицу, которые еще в ней остались, чтобы удержать жезл. Вокруг нее не было ничего, кроме отрицающего все небытия, и это угрожало пробить брешь в ее здравомыслии, держать…Держать!

Затем небытие сомкнулось вокруг нее в огромном и ужасном круговращении абсолютной черноты. Охваченная крайней степенью отчаяния, она потеряла сознание.

Было горячо, как будто она лежала в топке какого-то очага, окутывающего ее удушливым жаром при каждой вспышке.

Талахасси попыталась отодвинуться от этого жара, только это занимало ее мысли. Она открыла глаза.

Солнце – такое пылающее, что на мгновение ослепило ее. Слабо вскрикнув, Талахасси отпрянула, закрывая глаза руками. Было жарко, и она лежала под солнцем – где? Мысли начали слабо шевелиться, освобождаясь от оцепенения, оставшегося от тех прошедших кошмарных минут.

Все еще заслоняя глаза, она с усилием, причиняющим боль, локтями оттолкнулась от твердой поверхности, на которой лежала, и слегка приподнялась, заставив себя оглядеться.

Прямо перед ней была голая скала. И на ее поверхности она смогла различить рисунок в виде слабо различимых правильных линий, глубоко вытравленных временем. Она поползла к этой скале, загребая песок израненными руками. Затем обернулась, испытывая головокружение и тошноту, сознавая, что каждое вымученное движение может отправить ее вновь парить в этой темной пустоте. Затуманенное сознание отказывалось даже думать об этом.., месте?